Мы продолжаем цикл статей, посвящённых 100-летию Великой Октябрьской социалистической революции, в том числе персоналиям, сыгравших определённую роль в её становлении. Наша статья — о Владимире Дмитриевиче Бонч-Бруевиче, который долгое время был Управляющий делами Совнаркома и которого называли «серым кардиналом» Владимира Ильича Ленина.

Владимир Бонч-Бруевич был неординарной личностью, без которого не был бы возможен ни Октябрьская революция, ни успешная деятельность Ленина.

Но почему-то он до сих пор малоизвестен даже в отечественной исторической науке, несмотря на то, что показал себя как уникальный политический и государственный деятель, без которого не было бы возможно сначала создание партии большевиков, а затем Великая Октябрьская социалистическая революция, и последующая успешная повседневная государственная деятельность Ленина, в период Гражданской войны и тем более победа «красных» в этой войне.

Именно он был тем серым кардиналом, который стоял за Лениным и непосредственно организовывал всё — механизм Советской власти, расправы с её противниками.

Он стал предтечей Дзержинского, ВЧК и НКВД, вместе с братом создал Красную Армию, которую затем возглавлял Троцкий, ведал и внутренней, и внешней политикой страны. Он ставил новые революционные монументы, утверждая Советскую власть на века. Он ведал советской литературой и искусством, боролся с церковью и священниками, курировал систему научного атеизма в СССР. Учёный-этнограф, писатель, который умело совмещал научную деятельность с политической.

Рассмотрим лишь некоторые этапы жизни и события того времени в судьбе В.Д.Бонч-Бруевича.

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич (1873 — 1955) — профессиональный революционер, член партии большевиков, родился в Москве, в семье землемера, выходца из шляхты Могилёвской губернии.

В революционном движении участвовал с конца 80-х годов, участник революции 1905—1907 годов (Петербург), после Февральской революции 1917 года — член редакции «Известий Петроградского Совета» (до мая 1917 года), позднее редактировал «Рабочий и солдат», активно участвовал в Октябрьском вооружённом восстании, после Октябрьской социалистической революции — управляющий делами Совнаркома (до октября 1920 года), далее на журналистской и научной работе, автор воспоминаний о В.И. Ленине, которые создавали документальный образ вождя, а также работ по истории Октябрьской революции и первых лет Советской власти, брат генерала М.Д. Бонч-Бруевича, имя последнего носит Санкт-Петербургский университет телекоммуникаций.

С 1895 года член социал-демократического московского «Рабочего союза». С 1896 года в эмиграции, занимался издательской деятельностью, изучал вопросы религиозного сектантства. Сотрудник газеты «Искра».

В 1883 году поступил в Константиновский межевой институт, но за участие в революционном движении в 1889 году был исключён и выслан в Курск. В 1890—1892 годах учился в Курском землемерном училище и занимался самообразованием. В 1892 году вернулся в Москву, где добровольно принял участие в ликвидации холерной эпидемии, что позволило ему проходить на любые заводы и в учреждения, знакомился с нелегалами и распространял партийную литературу.

«Так постепенно с 1892 по 1895 год я сделался не только приверженцем теоретического марксизма, — вспоминал Бонч-Бруевич, — но и социал-демократом-практиком».

ВСТРЕЧА С ЛЕНИНЫМ, КОТОРАЯ ИЗМЕНИЛА ЕГО ЖИЗНЬ

Ленин и Бонч-Бруевич в Кремле

Первая встреча Бонч-Бруевича с Лениным произошла в знаменательный день — 9(21) января 1894 года, что очень символично. Тогда ещё ни Бонч-Бруевич, ни Ленин не предполагали, и не могли предполагать, чем же прославится эта дата. Но факт остаётся фактом: ровно через 11 лет спустя в Петербурге случилось Кровавое воскресенье — воскресенье 9(21) января 1905 года. А тогда, в холодную январскую ночь 1894 года, Ленин посоветовал Бонч-Бруевичу совмещать подпольную революционную деятельность с легальной. Так будет намного эффектнее, объяснил он. И можно будет прикрывать нелегальную деятельность совершенно легальной. Полицию это всегда сбивает с толку. Ленин, конечно, знал, о чём говорил.

По совету Ленина Бонч-Бруевич стал редактировать серию книг для народа в издательстве либерального редактора П.К. Прянишникова. Задачей Бонч-Бруевича было организовать широкое народное издательство для крестьянской и рабочей массы. Но это он делал по-прежнему «днём». «Ночью» же этот уже опытный конспиратор организовал несколько новых кружков для печатания нелегальной литературы на гектографе и наладил её доставку на московские заводы.

Заметки на полях

Гектограф — тип копировального аппарата. Рукопись, написанную анилиновыми чернилами, плотно прикладывают к массе и через несколько минут на гектографе получается оттиск, который копируется на прикладываемых листах бумаги. Гектограф даёт до 100 оттисков (отсюда и его название), но только первые 30 — 50 отчётливы.

Ленин оценил «талантливого марксиста», у которого были поистине золотые руки и который замечательно управлялся с техникой, и поручил Бонч-Бруевичу создать нелегальную мастерскую по изготовлению мимеографов для снабжения ими социал-демократических организаций разных городов России. Бонч-Бруевич блестяще справился с этой задачей — такая мастерская появилась в неприметном частном доме в Басманной слободе, и вскоре изготовленные там множительные устройства стали путешествовать своим ходом по всей России.

Заметки на полях

Мимеограф — аппарат для размножения рукописей, чертежей, рисунков, работающий при помощи трафарета, наложенного на смоченный краской вал

Но даже такой удобно устроенной мастерской оказалось недостаточно. У мимеографов был один существенный недостаток — на них нельзя было печатать много листовок, и нельзя было делать это быстро. По-настоящему эффективные средства борьбы и агитации партии могла дать лишь полноценная типография. И Ленин поставил перед Бонч-Бруевичем задачу создать такую подпольную типографию, с которой удачно справился. Сколько трудностей ему пришлось при этом преодолеть, невозможно подсчитать — их был миллион. Но результат превзошёл все ожидания Ленина: подпольная типография была создана и работала.

Тогда Ленин попросил Бонч-Бруевича перевести её в Петербург — она была там нужнее. Однако чересчур большие успехи в конце концов вызвали большие неприятности. Оснащённая подпольной типографией революционная организация не могла не привлечь к себе внимание полиции. В конце концов типографию разгромили. А Бонч-Бруевич почёл за лучшее скрыться в безопасной Швейцарии.

ПОДПОЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ПРЕДДВЕРИИ ФЕВРАЛЬСКОГО ПЕРЕВОРОТА

В 1896 году выехал в Цюрих для связи с группой «Освобождение труда» и стал политэмигрантом.

Учился в Цюрихском университете на факультете естественных наук; изучал общественно-религиозные движения в России; сотрудничал в заграничных изданиях, в т.ч. в ленинской «Искре»; руководил заграничной партийной техникой (типографией, паспортным бюро, пересылкой литературы и др.).

В 1903 году Бонч-Бруевич вошёл в «Заграничную лигу русской революционной социал-демократии». Эта организация была создана Лениным для того, чтобы объединить в единый кулак все русские революционные организации, действовавшие в эмиграции. А когда в этой организации после раскола РСДРП возобладали меньшевики, Бонч-Бруевич столь же дисциплинированно ушёл вместе с другими большевиками со второго съезда Заграничной Лиги.

Был организатором библиотеки и архива ЦК. В 1905 году нелегально вернулся в Россию, где устанавливал связи с партийными комитетами, участвовал в переброске оружия и организации большевистских газет и издательства «Вперёд». В 1907 году был арестован, но в том же году освобождён и продолжил партийную работу.

Подвергался краткосрочным арестам, не имевшим последствий.

В 1909 — 1918 годах руководил легальным культурно-просветительским издательством «Жизнь и знание» (Петербург), в 1910 — 1914 годах — сотрудник газет «Звезда», «Правда», «Просвещение».

ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ К КРАСНЫМ ЗВЁЗДАМ

Звёздный час для Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича наступил в дни Февральской революции 1917 года, когда он, будучи одним из немногих остававшихся на свободе членов руководства большевистской партии в Петрограде, участвовал в организации перехода Волынского полка и пулемётного батальона на сторону восставших рабочих в Петрограде.

В первый же день, после свержения монархии 28 февраля (13 марта) 1917 года, с помощью группы солдат Преображенского полка занял типографию бульварной газеты «Копейка» и организовал там выпуск «Известий Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов», став её первым редактором.

В этот же день в этой типографии им в виде листовки был напечатано обращение ЦК РСДРП(б) «Ко всем гражданам России!», в котором давалась оценка сложившейся политической ситуации и позиции участников партии большевиков в связи со свержением в России монархии.

В этот же день, благодаря своей революционной работе, он был избран членом Исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и гласным Рождественской районной думы. Одновременно он являлся членом подпольного революционного комитета Рождественского района — революцию, по рекомендации Ленина, нужно было развивать дальше как легальными, так и нелегальными методами.

17 апреля 1917 года, в «Известиях» Бонч-Бруевичу и удалось напечатать передовую статью «Чего они хотят?», в которой он выступил резко против травли сторонниками Временного правительства и ряда буржуазных партий в отношении В.И. Ленина и других партийцев за то, что из эмиграции они возвращались через Германию. О том, какое колоссальное значение Ленин придавал этой статье, напечатанной в авторитетнейших «Известиях», свидетельствует его благодарственная записка Бонч-Бруевичу.

Но и этой газеты было мало, тем более, что «Известия» постепенно выходили из под их влияния, и в конце концов эсеро-меньшевистское руководство Петроградского Совета сняло Бонч-Бруевича с должности главного редактора «Известий». И тогда, по совету Ленина, который предложил захватывать существующие типографии и редакции газет и журналов, и выпускать на их базе собственную печатную продукцию, Бонч-Бруевич с вооружёнными солдатами и матросами захватил редакцию и типографию буржуазной газеты «Вечерний Петербург» и превратил её в большевистскую газету «Рабочий и солдат», которая сразу же повела агитацию в пользу социалистической революции. Бонч-Бруевич стал одним из редакторов этой газеты и названий, усердно снабжал её материалами, разоблачающих деятельность Временного правительства. А затем он участвовал в создании такой же газеты, но только для моряков, под названием «Волна».

Он также неустанно выступал на рабочих собраниях в Петрограде, вёл революционную пропаганду среди солдат запасных батальонов Преображенского и Волынского гвардейских пехотных полков, вербуя всё новых и новых сторонников.

И доставил Ленину ещё одну радость — в издательстве «Жизнь и знание» организовал издание одного из фундаментальных теоретических трудов Ленина — книги «Империализм, как высшая стадия капитализма».

Одновременно со своими журналистскими и издательскими делами Бонч-Бруевич принимал участие в подготовке вооружённого восстания по свержению Временного правительства.

Тактику и стратегию вооружённого восстания лидеры партии обсуждали тайно, собираясь на даче Бонч-Бруевича в деревне Нейвола близ железнодорожной станции Мустамяки. Там постоянно бывал Ленин, Зиновьев, Каменев, Свердлов, там всё время проводились партийные совещания.

Бонч-Бруевич принял самое активное участие в неудавшейся в июле 1917 года попытке одним ударом взять власть в свои руки. Вместе с Троцким и Дыбенко он организовал вооружённую демонстрацию 3 — 4 июля 1917 года, которая должна была привести к победе тех, кого называют большевиками. Мы пишем так, поскольку большевики — это отдельная группа внутри всего движения, состоящего и из троцкистов, из идеал-марксистов и других, название которой стало нарицательным и для системы управления, и для газет, и для эпохи в целом.

Политические силы России: большевизм — вчера, сегодня, завтра… http://inance.ru/2015/07/bolshevizm/

И когда 20 июля 1917 года Временное правительство отдало приказ об аресте Ленина и ряда видных партийцев по обвинению в государственной измене и организации вооружённого восстания, ему тоже пришлось перейти на нелегальное положение.

С этого момента Бонч-Бруевич, вместе с Лениным, упорно работал над организацией вооружённого восстания, которое должно было принести победу его партии. После разгрома неудачного выступления генерала Корнилова и получением большевиками депутатского большинства в Петроградском Совете, он сделал газету «Рабочий и Солдат» официальным органом Петроградского Совета, и прямо призывал в этой газете солдат к вооружённому выступлению против действующей слабой власти Временного правительства.

Расширенное заседание ЦК РСДРП(б) 16 октября 1917 г. Картина А. Гуляева. (Подготовка вооруженного восстания)

Он принял самое деятельное участие в Октябрьском вооружённом восстании в Петрограде. В ходе подготовки Великой Октябрьской социалистической революции Бонч-Бруевич был назначен комендантом района Смольный —Таврический дворец, и стал своего рода диктатором в данном районе. Главным заданием Бонч-Бруевича, накануне Октябрьской революции, была неусыпная охрана Смольного — штаба подготовки этой революции. И он с этой задачей справился — перекрыв все соседние улицы и площади и всюду расставив свои отряды, не подпустил никого к Смольному, и позволил штабу партии большевиков беспрепятственно осуществлять и координировать всю деятельность по захвату власти в городе. А затем — и во всей стране.

С первых дней существования Советского правительства до декабря 1920 года работал на посту управляющего делами Совета Народных Комиссаров РСФСР. Соответственно, все декреты, распоряжения и указания Совнаркома, все издаваемые им бумаги с 1917 по 1920 год выходили за двумя подписями — Ленина и Бонч-Бруевича.

ВРЕМЯ ЭПОХАЛЬНЫХ СОБЫТИЙ ИЛИ КАК НАДО ВИДЕТЬ ЦЕЛЬ

Начало 1918, Совет Народных Комиссаров — правительство России во главе с В.И. Лениным. Слева направо: И.З. Штейнберг, И.И. Скворцов-Степанов, Б.Д. Камков, В.Д. Бонч-Бруевич, В.Е. Трутовский, А.Г. Шляпников, П.П. Прошьян (нарком почт и телеграфов РСФСР), В.И. Ленин, И.В. Сталин, А.М. Коллонтай, П.Е. Дыбенко, Е.К. Кокшарова, Н.И. Подвойский, Н.П. Горбунов, В.И. Невский, А.В. Шотман, Г.В. Чичерин.

Вот как описывал В.Д. Бонч-Бруевич начало своей работы с Лениным после прихода группы тех, кого называют большевиками к власти:

«В первые несколько недель после Октябрьской революции Ленин жил на моей квартире. Дней через пять после Октябрьской революции Владимир Ильич, ужиная у меня поздно ночью, оживлённо заговорил о создании аппарата управления внутри Совета Народных Комиссаров: «Вы берётесь за весь управленческий аппарат. Необходимо создать мощный аппарат управления делами Совета Народных Комиссаров. Берите это всё в свои руки и имейте со мной постоянное непосредственное общение, так как многое предстоит решать немедленно даже без доклада Совнаркому и сношения с отдельными народными комиссарами». (В.Д. Бонч-Бруевич «Воспоминания о Ленине»… — с. 131.)

Через два дня после этого разговора Бонч-Бруевич был назначен на должность управляющего делами Совета Народных Комиссаров. Примерно тогда же усилиями Бонч-Бруевича у Ленина появилась первая небольшая личная охрана:

«У дверей кабинета Владимира Ильича была назначена особая смена испытанных и хорошо нам известных красногвардейцев, которым было запрещено пускать в кабинет Ленина лиц без особого разрешения, кроме тех, которые входили в особый список». (В.Д. Бонч-Бруевич «Воспоминания о Ленине»… — с.132.)

Следующим этапом стало создание службы личной безопасности для Ленина. Она, кстати, стала и первой службой государственной безопасности Советской России, опередив на 5 дней в своём возникновении знаменитую «Всероссийскую чрезвычайную комиссию» (ВЧК).

Об этой первой советской службе безопасности до сих пор практически ничего неизвестно, кроме тех отрывочных упоминаний и пояснений, содержащихся в книге В.Д. Бонч-Бруевича «Воспоминания о Ленине».

Итак, побуждаемый Бонч-Бруевичем 8 декабря (по новому стилю) 1917 Ленин направляет в Петроградский горком РКП(б) специальную записку:

«Прошу доставить не менее ста абсолютно надёжных членов партии в «Комитет по борьбе с погромами», комната 75, 3-й этаж Смольного». (В.И. Ленин Полное собрание сочинений — т. 50 — с. 17.)

Таким образом, личная служба безопасности Ленина, ставшая одновременно и первым советским органом госбезопасности, возникла фактически на 12 дней раньше широко известной ВЧК, а юридически на пять дней раньше, когда 15 декабря (по новому стилю) 1917 года решением Петроградского Совета была образована «Чрезвычайная комиссия по охране порядка и борьбе с погромами» и Бонч-Бруевич был назначен её председателем.

Вот что об этом писал Бонч-Бруевич:

«Наступили крутые времена. Расследования 75-й комнаты Смольного, которые я проводил, обнаруживали заговоры, склады оружия, тайную переписку, тайные собрания, явочные квартиры». (В. Д. Бонч-Бруевич «Воспоминания о Ленине» … — с. 152)

Кроме личной охраны Ленина, Бонч-Бруевич занялся созданием и его личной и правительственной связи.

«На письменном столе Ленина было установлено несколько телефонных сигналов, которые давали ему знать, что его вызывают в телефонную комнату. Затем телефоны были установлены прямо на его столе, что значительно облегчило ему связь». (В. Д. Бонч-Бруевич «Воспоминания о Ленине»… — с. 234).

Другой важный вопрос безопасности Ленина, который решил В.Д. Бонч-Бруевич, было его медицинское обслуживание. Этим занялась жена Бонч-Бруевича — Вера Михайловна Величкина.

Вскоре после прихода группы тех, кого называют большевиками, к власти Бонч-Бруевич посоветовал Ленину осуществить национализации частных банков, и непосредственно провёл процесс этой национализации в Петрограде и в Москве. Благодаря этому в распоряжение только что созданного советского государства перешли необходимые для его функционирования денежные средства.

Когда немцы начали широкое наступление на Петроград, Бонч-Бруевич был назначен членом Комитета революционной обороны Петрограда. И тогда же он вместе с братом Михаилом, бывшим генерал-лейтенантом царской армии, доказал Ленину необходимость, в связи германской угрозой Петрограду, перенести столицу в Москву.

Руководить организацией переезда Советского правительства в Москву Ленин поручил опять-таки В.Д. Бонч-Бруевичу. Он считал, что никто лучше него не справится с этой задачей.

В Москве важных дел у Бонч-Бруевича тоже хватало. Он руководил операцией по разгрому анархистских вооружённых отрядов в апреле 1918 года, он же непосредственно руководил подавлением восстания левых эсеров в Москве и затем расследованием дела об убийстве германского посла Мирбаха левыми эсерами перед началом этого восстания.

Во время восстания левых эсеров, организованного по приказу европейских банкиров не только левыми эсерами, но и такими их агентами влияния в «большевистском» руководстве, как Свердлов, Троцкий, Бухарин и ряд других, только хладнокровие и организаторские способности Бонч-Бруевича спасли Ленина не только от потери власти, но и возможно саму его жизнь.

Готовя восстание левых эсеров в Москве, Свердлов в очередной раз прикрылся Троцким. И это прикрытие сработало. Так, за полтора месяца до левоэсеровского мятежа резидент германской военной разведки в Москве — майор Хенинг, действовавший в качестве сотрудника германского посольства, сообщал 24 мая 1918 года в Берлин следующее:

«Антанта, как это теперь совершенно очевидно, сумела склонить часть большевистского руководства к сотрудничеству с эсерами. Так, прежде всего Троцкого можно считать не большевиком, а скорее эсером на службе у Антанты». (В. Л. Исраэлян «Неоправдавшийся прогноз Мирбаха» // журнал «Новая и новейшая история» — 1967 — № 6 — с. 63.)

Впрочем, провал левоэсеровского мятежа не обескуражил европейских банкиров. По их поручению, находившийся в это время в Москве представитель английского правительства Локкарт с помощью Свердлова начал подготовку нового военного переворота.

Учитывая роль в разгроме левоэсеровского мятежа Латышской дивизии, было решено использовать её для нового переворота, подкупив для этого её командование. Сумма, выделенная на подкуп, составила к концу августа 1918 2 млн. рублей. (П. Мальков «Записки коменданта Московского Кремля»… — С. 254—256.)

Сигналом к началу переворота должно было стать убийство Ленина, которое было поручено боевикам из числа правых эсеров.

Решающая роль Свердлова в организации этого переворота просматривается даже из некоторых опубликованных ещё в советское время документов того периода времени.

Сразу после покушения на Ленина в 1918 году другие члены террористической группы, судя по их поступкам, имея заранее разработанный план действий, приступили к операции по сокрытию следов и выдвижению подставы в лице заранее подготовленной к этому Фани Каплан. Организация врачебной помощи Ленину после покушения была целиком на В.Д.Бонч-Бруевиче.

Несмотря на то, что Ленин остался жив, Свердлов начал явочным порядком брать полноту власти в стране. С тем, чтобы всем в руководстве стало ясно, кто теперь есть кто, он занял рабочий кабинет Ленина в Кремле.

А тем временем Свердлов, не смущаясь очередным своим провалом по отстранению Ленина от власти, начал готовить на него новое покушение. Попутно он принял ряд мер, чтобы убрать медицинскую составляющую личной охраны Ленина в лице В. М. Величкиной (жены Бонч-Бруевич), что и было затем сделано, вплоть до её убийства.

Покушение 6 января 1919 года привело к тому, что Ленин наконец внял призывам Бонч -Бруевича, а также целого ряда других своих соратников и ближайших родственников о необходимости покончить со Свердловым, пока тот не покончил с ним. После чего Ленин перестал бояться, что, убрав Свердлова, он смертельно обидит его хозяев — европейских банкиров.

Перед подготовкой ликвидации Свердлова у Ленина и его ближайших соратников состоялся очень конкретный разговор с Дзержинским. «Железному Феликсу» предложили перестать, наконец, вилять и определиться, на чьей он стороне. После этого Дзержинский наконец порвал с «левыми коммунистами» Бухарина и через них — с другими антиленинскими течениями в партии, обеспечив со своей стороны прикрытие операции по устранению Свердлова.

Подробнее о разрушительной деятельности Свердлова можно ознакомиться в книге историка В. Шамбарова «Свердлов. Оккультные корни Октябрьской революции».(М., «Алгоритм», 2013).

Но, как всегда бывает, планируешь — одно, на деле получается другое. Так и произошло с Я.Свердловым.

По официальной версии, Свердлова скосила испанка (испанский грипп), когда он ехал из Харькова в Москву. По другой версии, в ход истории вмешался его величество случай. В Орле спецпоезд Свердлова был остановлен из-за забастовки железнодорожников. Яков Свердлов решил лично вмешаться, выйти и успокоить людей. Он был хорошим оратором, умел брать под контроль толпу, манипулировать людьми, срезать оппонентов острыми фразами. Глава ВЦИК был бессменным председателем на всех съездах и конференциях, выступал на митингах. Однако рабочие были разъярены и закидали Свердлова камнями и поленьями, заготовленными для паровозов. Председатель ВЦИК упал, потерял сознание, некоторое время пролежал на мёрзлой земле. Охрана разогнала людей, но дело было сделано. В Москву Свердлов прибыл побитый и больной. Развилось воспаление легких. 16 марта 1919 года Свердлов скончался.

Особенно интересно, что умер он во время мартовских ид 16 марта 1919. Об идах и их роли в истории, читайте статьи http://inance.ru/2015/03/martidi/, http://inance.ru/2016/03/martidi-2016/.

«Мартовские иды 2016: Путин их или они его? Или Стратегия выхода из кризиса»

Смерть Свердлова позволила Ленину в значительной степени получить, наконец, руководящее положение в партии и государстве. Это было закреплено вскоре после ухода из жизни Свердлова, на состоявшемся 18 — 23 марта 1919 года VIII съезде РКП(б). Лишившись в лице Свердлова негласного руководящего центра, различные антиленинские группировки выступили на съезде вразнобой и не смогли повлиять на принимаемые им решения.

Троцкий, к которому после смерти Свердлова перешла должность лидера агентов влияния европейских банкиров в руководстве партии, по своим деловым и организаторским качествам сильно уступал ему. Кроме того, он в отличие от Свердлова был в партии и её руководстве инородным телом. До лета 1917 года он ни одного дня не был большевиком, находясь в различных меньшевистских фракциях.

Вот что об этом писал в Вашингтон тогдашний американский представитель в Москве Буллит:

«Обаяние Ленина в России сейчас так велико, что группа Троцкого вынуждена нехотя следовать за ним». (С. А. Дангулов Собрание сочинений — т. 5 — с. 328.)

Единственное, что после смерти Свердлова и того боя, который дал Троцкому Сталин на VIII съезде, удерживало Троцкого в руководстве партии — это только поддержка Ленина, который помнил о прежней договоренности с Парвусом о том, что Троцкий рядом с ним — это гарантия либо от прямой серьёзной интервенции Запада, или от её массированной помощи белогвардейским армиям, способная обеспечить им победу в Гражданской войне.

На VIII съезде РКП(б) впервые чётко оформился раздел руководства РКП(б) на чистых марксистов — агентов влияния евробанкиров, разношерстную группировку которых возглавил Троцкий, и русских коммунистов (большевиков) во главе со Сталиным, которых больше интересовали вопросы удержания своей власти в стране в столь сложное время, а не «мировая революция», что, как видно далее из истории СССР, был абсолютно верным шагом.

Смертельной ошибкой Ленина в этой борьбе за власть стало то, что он, как под давлением своих оппонентов, так и по комплексу личных причин, 4 декабря 1920 года снял В. Д. Бонч-Бруевича с должности начальника своей службы безопасности и управляющего делами Совнаркома и направил его управлять подмосковным совхозом «Лесные поляны», который снабжал продовольствием тогдашнее высшее партийное и советское руководство.

Вот что по поводу подобного развития событий писал историк В. Жухрай:

«Общеизвестно, что ни один диктатор в мире, будь он царём, императором, королём, канцлером, президентом не может обойтись без верных людей в области политического сыска. Более того, как только он таких людей теряет, то он погибает или его лишают власти, всегда существующие его тайные или явные противники». (В. Жухрай «Тайны царской охранки» — М. Политиздат, 1991. — с. 155.)

Впрочем последствия этого поступка в отношении Бонч-Бруевича начали для Ленина сказываться очень быстро. Вскоре после удаления Бонч-Бруевича с занимаемых постов была ликвидирована созданная им личная служба безопасности Ленина, и её функции переданы в одно из подразделений ВЧК. Затем была разгромлена созданная Бонч-Бруевичем и его покойной женой Величкиной личная медицинская служба Ленина, и вокруг него начали крутиться разного рода «медицинские светила» из Германии.

Вот что об этом пишут исследователи И. Уланов и И. Ландовский:

«В 1922 — 1923 годах Троцкий и его приспешники проводили операцию по умерщвлению Ленина, и одновременно организована искусно спланированная кампания по возложение ответственности за будущую смерть вождя на Сталина. С этой целью Троцкий при поддержке Зиновьева, Каменева и Бухарина провёл через Политбюро решение о возложении на Сталина выполнение медицинских предписаний группы врачей, лечивших Ленина». (И. Уланов «Лабиринты тайного заговора» — Краснодар, 1996. — с. 28, И. Ландовский «Красная симфония» — журнал «Молодая гвардия», 1992, № 3 — 4 — с. 176.)

Подробности процесса медицинского умерщвления Ленина германскими «медицинскими светилами» сообщает исследователь Б. Камов:

«Ленин — богатырского здоровья человек, способный принимать по сложным вопросам по 70 человек в день, с помощью профессуры за короткий срок переместился из Кремля в Мавзолей. Синклит из 17 гениев европейской медицины за два с половиной года поставил ему последовательно четыре диагноза: неврастения, хроническое отравление свинцом (из-за двух пуль в теле), скандальный «сифилис мозга» и, наконец, гастрит. В связи с диагнозом «отравление свинцом» Ленин перенёс тяжелую операцию по удалению пуль, которую не решились провести в 1918 году, когда он был значительно здоровее. Для лечения «сифилиса мозга» его «лечили» препаратами мышьяка, ртути и йода. В результате чего Ленин получил тяжелейшее отравление мозга, печени, почек. После смерти Ленина и вскрытия его тела, выяснилось, что все четыре «диагноза» врачебная ошибка. Реальным заболеванием Ленина оказался «распространенный атеросклероз сосудов головного мозга на почве преждевременного изнашивания». Российский врач Залманов, начавший до этого эффективно лечить Ленина от заболевания, был вскоре выслан из СССР во Францию. (Б. Камов «Тайны тибетских лам» // газета «Совершенно секретно» — 2001 — № 4 — с. 33.)

В данном случае уж точно по пословице:

«Кого Бог хочет наказать, он того лишает разума».

При этом анализируя характер и смысл действий В.Д.Бонч-Бруевича в первые годы советской власти, стоит отметить, что все управленческие решения, принятые им, носили системообразующий характер, и имели положительное воздействие на организацию государственного управления.

Стоит более подробно остановиться и на учёной карьере этого выдающегося политического и государственного деятеля, особенно — на его исследованиях религиозного сектантства.

ДРАМЫ НАУКИ — ИНТЕРЕС К СЕКТАНТСТВУ

Далеко не все учёные могут успешно сочетать научную карьеру с политической. Однако известному этнографу, писателю и партийному деятелю В.Д. Бонч-Бруевичу это удалось. Тем не менее, именно его исследования стали впоследствии причиной крушения его карьеры в Совнаркоме.

Имя большевика, писателя и этнографа Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича людям, родившимся в СССР, прежде всего знакомо по серии «Мои первые книжки». Там издавались его рассказы о Ленине: «Ленин и дети», «Наш Ильич» и другие.

Но особенно интересовало его так называемое религиозное сектантство — народные движения, главным образом крестьянские, которые проходили под религиозным флагом. Религиозное сектантство в России до первой русской революции во многих своих проявлениях было одним из демократических движений, формой протеста крестьян и городской мелкой буржуазии против существовавшего общественного и политического строя.

В целях лучшего изучения быта, истории и вероучения сектантов В. Д. Бонч-Бруевич сопровождал в 1899—1900 годах в Канаду выехавшую из России большую группу сектантов-духоборов.

Духоборы в Канаде

Он написал много исследовательских работ о сектантстве и был общепризнанным знатоком этого вопроса. Эти свои знания он широко применял и после победы Октябрьской революции для пропаганды среди сектантов в целях отрыва рядовой массы от реакционной верхушки сект и привлечения их к строительству социалистического Советского государства.

Бонч-Бруевич называл сектантство «вековой тайной народной жизни».

Ещё менее было известно советским читателям об интересе к сектантству Владимира Ильича Ленина, который неоднократно обсуждал эту тему с Владимиром Дмитриевичем. Бонч-Бруевич, ставший после знакомства с Лениным активным «искровцем», занимался изучением жизни и верований разнообразных сектантов, в том числе рассматривал возможность рассылать сектантам «Искру».

«С политической точки зрения хлысты потому заслуживают нашего внимания, что являются страстными ненавистниками всего, что исходит от правительства. — Я убежден, что при тактичном сближении революционеров с хлыстами мы можем приобрести там очень много друзей», — полагал личный друг Ленина.

«Согласно воспоминаниям Бонч-Бруевича, — пишет известный историк культуры Александр Эткинд. — Ленин интересовался возможностями повторения в России религиозного восстания, типа пуританской революции Кромвеля или анабаптистской революции Мюнцера».

«Вам бы следовало вникнуть в материалы о тайных группах революционного сектантства, действовавших во время событий Крестьянской войны в Германии. Есть ли что-либо подобное в нашем сектантстве?», — ориентировал Ленин своего сотрудника.

Особенно «много общего» Ленин находил между русскими крестьянскими восстаниями и апокалиптическим царством в Мюнстере 1525 года, о котором он читал у Энгельса.

«Сверьте опыт. Сделайте это ответственно и как можно более трезво. Нам нужны реальные политические выводы, пригодные для практики нашей борьбы», — просил будущий вождь мировой революции.

Просматривая рукописи русских сектантов из коллекции Бонч-Бруевича, Ленин был способен к довольно тонким замечаниям на исторические темы:

«Это то, что в Англии было в XVII веке. Здесь, несомненно, есть влияние той литературы, вероятно, пришедшей к нам через издания Новикова».

На II съезде РСДРП в 1903 году Ленин зачитал доклад «Раскол и сектантство в России», который написал Бонч-Бруевич. Судя по докладу, сектанты напоминали им пламенных революционеров партии большевиков, спаянных железной дисциплиной. Даже в самое напряжённое время, когда времени не хватало даже на сон, Ленин в Кремле продолжал интересоваться изысканиями учёного о русских сектантах.

«Владимир Ильич очень интересовался рукописями сектантов, которые я собирал… Особенно заинтересовали его философские сочинения. Как-то раз, когда он особенно углубился в их чтение,… сказал мне: «Как это интересно. Ведь это создал простой народ… Ведь вот наши приват-доценты написали пропасть бездарных статей о всякой философской дребедени… Вот эти рукописи, созданные самим народом, имеют во сто раз большее значение, чем все их писания », — вспоминал Бонч-Бруевич.

В 1911 году Бонч-Бруевич утверждал, что хлыстовство наследовало главным европейским ересям Средневековья — богомилам и альбигойцам, а порой и прямо, без посредников, гностицизму. В XVIII веке, по словам Бонч-Бруевича,

«повсюду в России, — как-то сразу и неожиданно, — начинают открывать общины, в глубокой тайне организованные».

В его подходе к истории сектантских общин слышится отзвук столь хорошо знакомой ему внутрипартийной борьбы:

«Дробление общин и их учений всегда даёт право сделать заключение о длительном, предшествующем процессе возникновения, сплочения, развития, известного подъёма и, наконец, самокритики, результатом которой, в связи с другими обстоятельствами, иногда бывает отпадение части приверженцев общины от своей прежней организации».

Редкий для большевика интерес Бонч-Бруевича играл ему на руку, особенно когда ему угрожал арест за подпольную деятельность. В этом случае его друзья использовали «толстые тома Бонча, в которых очень пространно и очень скучно говорилось о раскольниках», в качестве доказательства его невиновности.

Но были и противники, в том числе и Троцкий. Более того, наркомвоенмор, поощряя новые расколы внутри православия, не симпатизировал старым, и в своей программной статье «Литература и революция» обвиняет писателей в «полухлыстовской перспективе на события». Именно из-за Троцкого в октябре 1920 года Бонч-Бруевичу пришлось оставить должность управляющего делами Совнаркома. Пришлось уйти даже вопреки воле Ленина.

Стоит ещё раз позволить себе процитировать работу «Хлыст» А. Эткинда:

«Обещания мобилизовать секты в поддержку революции, повторявшиеся со времен 2-го съезда, так и оставались невыполненными. За одно это Бонч-Бруевич должен был расстаться со своим местом. Он, однако, уже достиг необычайного успеха. Его двойная карьера этнографа и политика масштабна и уникальна. Он завоевал себе место не только в истории русской революции, но и в интеллектуальной истории».

Вряд ли история этнографии, и вообще гуманитарной науки, знает много случаев столь тесного соединения политического лидерства со специальным знанием.

Именно Бонч-Бруевич заложил основы научного понимания религиозно-общественных движений в России, объяснил многообразие и смену сектантских течений как отражение различных классовых и политических интересов их последователей. Вместо господствовавшего тогда деления сект на мистические и рационалистические Бонч-Бруевич предложил деление на «свободомыслящих» (хлысты, духоборы, молокане, малеванцы, иеговисты-ильинцы) и «евангеликов» (баптисты, или староштундисты, пашковцы, редстокисты). Эта классификация стала шагом вперёд в научном понимании сектантства, предвосхитила принятую ныне в науке классификацию на дореформенное (русское) сектантство, возникшее в результате совершавшихся в стране реформационных процессов, и сектантство пореформенное (западное) — представляющее собой постепенно складывающиеся протестантские церкви западноевропейского образца.

Так, только с 1908 года до Февральской революции Бонч-Бруевич опубликовал 6 томов «Материалов по истории религиозно-общественных движений в России».

Мы писали о том как видим явление сект в статье «О сектах по существу» http://inance.ru/2015/09/sekti/

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПОСЛЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ И ГОСУДАРСТВЕННОЙ КАРЬЕРЫ

Что касается дальнейшей судьбы В. Д. Бонч — Бруевича после ухода в 1920 году с политического Олимпа, то возглавляя до 1929 года совхоз «Лесные поляны», он после смерти Ленина перешёл к научной работе. Продолжал писать книги по истории революционного движения в России, истории религии и атеизма, религиозному сектантству, этнографии и литературе.

После ухода с должности директора совхоза, он стал инициатором создания и первым директором в 1933 — 1945 годах Государственного литературного музея в Москве.

В 1945 — 1955 годах — директор Музея истории религии и атеизма Академии Наук СССР в Москве, а в 1946 году стал одновременно директором такого же музея в Ленинграде.

Кроме этого в 1925 году он был назначен членом «Комиссии по организации академического издания собрания сочинений Л.Н. Толстого». В 1927 году он был назначен членом Государственной редакционной комиссии и заведующего редакцией по изданию юбилейного полного собрания сочинений Л.Н. Толстого и работал в этом качестве вплоть до 1939 года, был зам. председателя Редакционного комитета академического издания сочинений A.С. Пушкина.

В 1928 году назначен руководителем учёного совета Государственного музея Л.Н. Толстого. А в 1935 году стал на два года его полноправным директором.

В 1929 — 1930 годах Бонч-Бруевич был дважды командирован Народным комиссариатом просвещения в Германию и Чехословакию для работы в архивах над русскими рукописными материалами и старыми русскими изданиями.

А в 1932 году был назначен членом Комиссии по выявлению находящихся за границей памятников литературы и искусства народов СССР.

В 1954 году, за год до своей смерти, в возрасте 82 лет он был назначен председателем Координационной комиссии по научно-атеистической пропаганде при Президиуме АН СССР.

Литературное наследство В. Д. Бонч-Бруевича огромно. Помимо исследований по истории сектантства им опубликовано множество статей, брошюр и книг по самым различным вопросам истории, литературы, религии и многим другим. Его воспоминания о революционных событиях в России, об Октябрьской революции и первых годах Советской власти представляют ценнейший материал по истории нашей революции, так как их автор был активным участником всех этих событий. Избранные сочинения В. Д. Бонч-Бруевича были после его смерти изданы в трех томах (В. Д. Бонч-Бруевич. Избранные сочинения, т. I—III. М., 1959—1963.).

Вот такие люди стояли у истоков советской государственности, люди высоко образованные и интеллектуальные. Кто из наших современных политиков, а это — многомиллионная армия, в том числе находящихся у власти, способен на столь многогранную деятельность?

Трудно подобрать ответ…

В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ

«ЖЕЛЕЗНЫЙ» НАРКОМ ПУТЕЙ СООБЩЕНИЯ

Несмотря на все старания и заботы со стороны Владимира Ильича, несмотря на все совещания и постановления Совнаркома и Совета Труда и Обороны, транспорт, то улучшаясь, то ухудшаясь, все-таки все время хромал на обе ноги. Нужны были какие-то чрезвычайные меры для приведения его в полный порядок. Нужен был человек, который обладал бы железной волей, был бы достаточно опытен в администрировании, авторитетен среди рабочих масс, тверд в проведении всех мер и принятых решений в жизнь, имел бы достаточный опыт в борьбе с саботажем, вредительством и прямым хулиганством, нередко в то время проявлявшимися на линиях железных дорог. Владимир Ильич долго присматривался, кому именно дать особые полномочия по НКПС. Ни один из бывших четырех наркомов не удовлетворял его. Он не видел в них и достаточной решимости в тех случаях, когда, как говорил он, нужно «там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить».

– Немедленно просите Дзержинского приехать ко мне, – сказал Владимир Ильич после одного из очередных скандалов на железных дорогах, когда снова не было выполнено очень важное распоряжение правительства.

Видно было, что чаша терпения переполнилась и Владимир Ильич переходит к решительным действиям. Феликс Эдмундович очень быстро приехал из ВЧК.

– Вам придется взяться за наркомство по НКПС, – сказал Владимир Ильич, как всегда ласково и дружественно здороваясь с Дзержинским, которого он очень ценил и уважал.

– Что случилось, Владимир Ильич, почему я должен быть наркомом железных дорог?

И тут же завязалась беседа.

К сведениям, имевшимся у Владимира Ильича, Дзержинский прибавил еще новые, только что полученные и проверенные: о проявлениях саботажа на железных дорогах, об образовавшихся группах бывших дельцов железнодорожного мира, желавших мешать и всячески вредить налаживанию работы на транспорте.

Владимиру Ильичу не пришлось уговаривать Дзержинского. Феликс Эдмундович прекрасно понял с двух слов всю необходимость его работы на транспорте и тут же наметил главнейшие вехи и отправные пункты реорганизации Управления железными дорогами, сказав, что через три дня он представит Владимиру Ильичу необходимые сведения.

– Главное, надо найти больших ответственных специалистов, – сказал он. – Невзирая на их политические взгляды, лишь бы честно работали.

– Вот это правильно, – подтвердил Владимир Ильич. – Без хорошо знающих специалистов – на транспорте, как и везде, – мы не обойдемся…

– Заготовьте текст декрета о назначении Дзержинского наркомом НКПС, – сказал он мне, – мы подпишем его экстренно, опросом. Все бумаги о транспорте направляйте сейчас же Феликсу Эдмундовичу.

Это было в Кремле, в кабинете Председателя Совета Народных Комиссаров.

Ф. Э. Дзержинский был назначен наркомом путей сообщения. Опубликование этого декрета произвело огромное впечатление.

Через три дня на четвертый, в 11 часов утра, Ф. Э. Дзержинский был принят Владимиром Ильичем. Представив докладную записку, он ровным, спокойным голосом сказал Владимиру Ильичу:

– Конечно, мы кинем наш аппарат на помощь транспорту. Я убежден, что саботаж, вредительство, хулиганство быстро исчезнут. Самое же главное – это положительная работа на транспорте. Туда надо направить специалистов, хорошо их обеспечить материально; надо будет всячески оберегать их от несознательных и анархистских элементов, где сильно распространились анархо-синдикалистские идеи, поддержанные совершенно непонятной деятельностью Цектрана. Эти люди будут против привлечения старых специалистов, но нам надо это настроение переломить, повести широкую разъяснительную кампанию и убедить малосознательных людей, что это нововведение крайне необходимо для всего нашего транспорта, для всей нашей страны.

– Кого же вы думаете привлекать?

– Моим заместителем я очень хотел бы сделать большого специалиста, инженера путей сообщения И. Н. Борисова.

– А вы знаете его?

– Мы имеем о нем самые подробные и точные сведения. Он, конечно, человек старого порядка, фрондирует, всех ругает за ничегонеделание, за плохие порядки на транспорте, а сам он замечательный специалист и, главное, очень любит и знает дело железнодорожного транспорта.

– А пойдет ли он?

– Вот тут-то и нужно вам с ним поговорить… Ваше слово для него будет очень важно.

– Когда же?

– Да сейчас… Если разрешите, я пошлю за ним машину.

Дзержинский сейчас же соединился по телефону с ВЧК и сказал кому-то:

– Поезжайте к Борисову и самым деликатным образом пригласите его поехать с вами в Кремль. Да, да… Так и скажите: в Кремль, к Владимиру Ильичу; у него жена больная, чтобы не испугалась…

– У него жена больная? – спросил Владимир Ильич. – Удобно ли беспокоить?..

– Я думаю, ничего, он приедет; нельзя ли сейчас же через Управление делами позаботиться о его семье: послать доктора, привести в порядок квартиру, послать дров – не топят у них…

– Значит, у него положение отчаянное!.. И мы ничем ему до сих пор не помогли… – волнуясь, сказал Владимир Ильич.

– Да, это у нас плохо поставлено… – ответил Феликс Эдмундович.

– Нельзя ли сейчас же, – обратился ко мне Владимир Ильич, – организовать помощь инженеру Борисову и его семье?..

– Конечно, можно…

Я вышел из кабинета, позвонил в нашу больницу и скарал, чтобы немедленно старший врач вместе с сестрой милосердия выехали на квартиру к Борисову, чтобы оказать медицинскую помощь его больной жене. Я вызвал также одного из служащих по хозяйственной части, составил ему список продуктов, до самоварных углей и дров включительно, велел забрать с собой уборщиц, тотчас же выехать по данному адресу и привести квартиру в полны порядок, затопить печки и прикомандировать одну уборщицу для обслуживания инженера Борисова и его семьи.

– Если на всех вас он будет ворчать, вы терпеливо все перенесите, – сказал я ему, – отлично делайте свое дело и отвечайте самым вежливым образом: «Так приказано», а кончив все, спросите, не нужно ли еще что сделать. Каждый день бывайте там, проверяйте и обо всем докладывайте.

Говорил я все это исполнительнейшему матросу с корабля «Диана» и наверное знал, что все будет сделано отлично.

Только я кончил все эти распоряжения, как из Троицких ворот мне позвонили, что приехал в Совнарком инженер Борисов. Я тотчас же сообщил об этом Владимиру Ильичу и Дзержинскому, а сам пошел встречать Борисова в нашу приемную. Пропуск для него, конечно, был заготовлен заранее.

Я самым деликатным образом приветствовал инженера Борисова. Он недоуменно улыбался. Я попросил его следовать за мной.

– Куда вы меня ведете? – отрывисто спросил он.

– К Председателю Совета Народных Комиссаров, к Владимиру Ильичу Ленину.

– Зачем я ему понадобился, – буркнул он, продолжая идти со мной рядом торопливым шагом. Он был одет в путейскую форменную тужурку. Все на нем было бедно, старо, но опрятно.

Мы прошли через внутренние комнаты Управления делами, и я ввел его через дверь старого зала Совнаркома к Владимиру Ильичу в кабинет.

Владимир Ильич встал и подошел к нему. Борисов, оглядев углы комнаты и не найдя иконы, спокойно перекрестился.

Владимир Ильич, улыбаясь, протянул ему руку.

– Здравствуйте! Инженер Борисов?

– Да, инженер Борисов…

– Вот познакомьтесь, товарищ Дзержинский, народный комиссар путей сообщения.

Борисов искоса посмотрел на Ф. Э. Дзержинского и обменялся рукопожатием.

– Садитесь, пожалуйста, вот здесь! – сказал Владимир Ильич, указывая на мягкое кожаное кресло, обходя в это время свой письменный стол и садясь в деревянное жесткое, с плетеным сиденьем.

– Скажите, я только что услышал, что у Вас больная жена?

– Да, – отрывисто сказал Борисов, хмуря брови, – умирает… Сыпной тиф… Захватила в очереди…

– Мы послали вам сейчас врача, сестру милосердия и еще кой-кого…

– Благодарю, не ожидал. Но ведь мы все замерзаем, голодаем… Вся интеллигенция в таком положении: или в каталажке вон у него сидит, – и он пальцем указал на Дзержинского, – или, голодая, умирает…

– А какой вы партии? – неожиданно спросил его Владимир Ильич.

– Я октябрист…

– Октябрист! – воскликнул Владимир Ильич, – какой же это такой «октябрист»?

– Как какой?.. Настоящий октябрист… Помните: Хомяков, Родзянко – вот наши сочлены…

– Да, но они, насколько мне известно, сейчас в бездействии…

– Это ничего… Их здесь нет… но идея их жива…

– Идея жива… Вот удивительно… Это интересно… очень интересно… – говорил Владимир Ильич.

– Но вы, старый октябрист, работать-то хотите по вашей специальности? – спросил его в упор Владимир Ильич, прищуривая глаз.

– Конечно… Без работы скучно… но не знаю, можно ли работать, созидая… Ведь теперь все разрушают, уничтожают… В том числе и железные дороги…

– Что вы! Да мы из всех сил бьемся, чтобы их восстановить…

Борисов пристально посмотрел на Владимира Ильича.

– И что же?

– Не выходит…

– Не выходит… Должно выйти, как это не выходит?.. – упрямо сказал Борисов. – Для этого нужны люди…

– И что же, они есть у вас?

– Конечно, есть…

– Где же они?

– Вот этого не могу сказать… Фамилии назвать могу… во, где они теперь, не знаю… по всей вероятности, у него в каталажке… – и он мягко посмотрел, улыбаясь, на Дзержинского.

– Назовите, пожалуйста, фамилии, – тихо сказал Дзержинский, – мы сейчас отыщем их…

Борисов назвал четыре фамилии,

– Это все молодежь!.. Прекрасная молодежь… знающая, любящая дело…

Дзержинский вышел в соседнюю комнату, где были сосредоточены телефоны и коммутатор.

– Это прекрасно… – сказал Владимир Ильич. – Так вы согласны взяться за работу?..

– Что же вы от меня хотите?

– Мы вас назначим заместителем народного комиссара путей сообщения. Вы будете работать вместе с Дзержинским… Он вам во всем поможет… Надо пустить как следует всю сеть дорог, и чем скорей, тем лучше…

– С какой дороги вы хотите начать?

– С Октябрьской, – сказал Владимир Ильич.

– Это какая же?

– Николаевская, – подсказал, улыбаясь, Дзержинский, входя в кабинет.

– А, с Николаевской!.. Это правильно. А потом надо взяться за Рязанскую и Северную…

– Ваши инженеры сейчас будут здесь… – сказал Дзержинский. – Они живы, здоровы, у себя на квартирах.

– Изумительно, – пробурчал Борисов, – редкий случай. У меня уже три раза были обыски…

– И что же? – спросил Владимир Ильич.

– Да ничего… придут, понюхают, перевернут все вверх дном и уйдут…

– Что мы должны сделать, чтобы помочь вам с первых шагов?

– Отыскать мой вагончик…

– Это какой же?

– А у меня на Николаевской дороге всегда стоял вагончик с приборами, которые отмечают в механизмах и изображают графически состояние пути, гнилые шпалы, разошедшиеся рельсы, плохие болты и прочее. Я сам в нем ездил с моими помощниками…

Ну вот мы и знали всегда состояние пути, все как на ладони. Без вагончика значительно трудней и, главное, медленней…

– Надо сейчас же отыскать! – быстро сказал Владимир Ильич и посмотрел на Дзержинского. Тот вышел из кабинета, чтобы дать соответствующее распоряжение.

– Еще что вам будет необходимо?

– Предоставить мне право вызывать всех начальствующих лиц каждой станции с докладом о состоянии их участка, вагонного и паровозного парка, ремонтных мастерских и прочего.

– Конечно, это ваше полное право, – ответил Владимир Ильич.

– Прошу предоставить мне право увольнять и заменять новыми неподходящие кадры, особенно же обращать в первобытное состояние стрелочников, дорожных сторожей и ремонтных рабочих, отрешая их от несоответствующих их знаниям и опытности должностей начальников станций, начальников движения, начальников службы пути, начальников ремонтных мастерских и тому подобных крайне ответственных работ, от которых зависит вся жизнь и деятельность железных дорог.

– Обращать в первобытное состояние! – задумчиво повторил Владимир Ильич. – Хорошо сказано…

Владимир Ильич переглянулся с Дзержинским,

– Этот чрезвычайный вопрос, – сказал он, – вы подробно согласуете с Феликсом Эдмундовичем, который, вероятно, выделит вам помощников для оказания всяческого содействия вам в этом многотрудном деле.

– Вот это прекрасно! Смею заверить вас, Владимир Ильич, – сказал Борисов, – что для меня важно только одно: лишь бы все знали одно дело, лишь бы все были действительно ответственны за свое дело… Личности, положение меня совершенно не интересуют…

– Вот это правильно!.. Это очень хорошо! – сказал Владимир Ильич. – Я уверен, что вы прекрасно договоритесь с Дзержинским и по этому вопросу, который вас так волнует.

В это время мне сообщили, что прибыли четыре инженера.

Владимир Ильич распорядился пригласить их в кабинет.

Вошли четверо молодых инженеров в форменных путейских тужурках. Они недоуменно смотрели на все окружающее.

Борисов объяснил им, в чем дело, и предложил быть готовыми к отъезду на завтрашний день.

– Я бы сегодня двинулся, – словно извиняясь, сказал он, обращаясь к Владимиру Ильичу, – да вот жена… – и он поник головой…

Владимир Ильич просил его не спешить, сказал ему, что все будет сделано, что в наших силах, для его больной жены и что он просит его без всяких стеснений обо всем, что нужно лично ему, сообщать прямо сюда, в Совнарком.

– Благодарю, но спешить надо.

Условившись с Дзержинским, где и когда повидаться, он откланялся и вместе с вызванными инженерами уехал к себе на квартиру в поданном ему автомобиле.

– Оригинальный человек этот «октябрист», – сказал Владимир Ильич, – не скрывает своих правых убеждений, а работать будет.

– Я в этом убежден, – сказал Дзержинский. – Относительно кадров руководящих работников он очень прав… Сведения в ВЧК об этих кадрах просто ужасные. Надо удивляться, как еще действуют наши дороги и ходят поезда и почему они совершенно не стали до сих пор…

– Да, здесь мы должны его решительно поддержать и в самый короткий срок произвести там генеральную чистку, – сказал Владимир Ильич.

Дзержинский уехал в свой новый комиссарпат…

Как ни старались врачи помочь больной, но сыпной тиф делал свое дело разрушения и без того подорванного организма. Через четыре дня жена Борисова скончалась.

После похорон он сейчас же выехал со своим небольшим штабом и представителем ВЧК в объезд по железным дорогам, начав с Октябрьской, всюду наводя дисциплину и порядок. Прекрасно зная железнодорожный мир, он вызывал всех начальствующих лиц к своему поезду и тут же у себя в вагоне принимал деловые доклады. Он обнаруживал вопиющие беспорядки и прямые злоупотребления и тут же сменял, заменяя другими, целый ряд лиц.

Так он ревизовал дорогу за дорогой. Кроме пассажирских стали правильно циркулировать по стране и товарные поезда. Прежде всего было обращено внимание на узловые станции, на многих из которых все железнодорожное хозяйство было расстроено до крайности, где образовались, а во многих случаях были нарочно образованы колоссальные пробки, которые препятствовали правильному движению, особенно товарных поездов. Самые срочные грузы месяцами пролеживали в пакгаузах, дожидаясь очереди погрузки, и тысячи вагонов простаивали на запасных путях, подвергаясь разграблению. Ф. Э. Дзержинский сейчас же привел в действие весь аппарат ВЧК и направил специальные комиссии на обследование железнодорожных узлов. Результаты первых обследований были ужасающие. Действительность превзошла все предположения, все самые фантастические представления. Белогвардейцы, диверсанты, бандиты и воры подвергали ограблению и станции, и пакгаузы, и груженые товарные вагоны. В Москве были обнаружены специальные тайные коммерческие конторы, которые принимали краденое имущество. Сюда продавались накладные сертификаты на товар, который вывозился с товарных дворов целыми транспортами. Здесь подделывались подписи тех, кого нельзя было купить, или подписи и печати учреждений, которым приходил ценный груз. После оказалось, что в большинстве случаев сами ответственные служащие как на транспорте, так и во многих учреждениях не только за определенную мзду охотно давали свои подписи, но и ставили нужные штемпеля и печати. В Москве по этому следу были обнаружены тайные мастерские, где изготовляли всевозможные резиновые, металлические и гравированные на меди печати и штампы. Здесь же делались всевозможные оттиски подписей всех самых ответственных товарищей до подписей Ленина, Свердлова и Дзержинского, были заготовлены бланки всевозможных учреждений, в том числе поддельные ордера на осмотр складов, на их ревизию, на производство обысков и выемок документов и ценностей. В Фуркасовском переулке была раскрыта контора, которая под видом правления какого-то другого кооператива делала огромные обороты со всевозможными крадеными товарами, особенно с накладными на обезличенные грузы, в том числе на множество вагонов с сельдью и рыбой, которую гнала эта организация из Астрахани, скупая по дешевке десятками тысяч пудов у частных предпринимателей, всеми мерами старавшихся не сдавать заготовленный товар государственным учреждениям. Они скрывали его в отдаленных складах по побережью Каспийского моря и продавали в подходящий момент московским спекулянтам, которые и выбрасывали его на частный рынок, торгуя рыбой втридорога. Все это открылось с ревизией железных дорог. Дзержинский решительно старался положить конец этой варварской деятельности совершенно распоясавшейся и обнаглевшей буржуазии…

Разгромив и уничтожив большое число воровских и бандитских шаек, обнаружив среди конторских железнодорожных служащих, а также среди другого служебного персонала скрытых саботажников, прямых участников и покровителей всей этой ужасной деятельности…, новый нарком тотчас же принялся за наведение порядка на транспорте. Прежде всего он обратил внимание на огромное количество происшествий на железных дорогах. Правильно понимая, что всякое происшествие – от малого до большого – есть производная от какого-то беспорядка на транспорте, он потребовал от аппарата уменьшения происшествий, рассматривая каждое из них как уголовно наказуемый случай, который нужно всегда исследовать строгой прокурорской властью. Здесь он применил свой излюбленный метод: он прежде всего оповестил все руководящие органы дорог особой предупредительной телеграммой высказывая откровенно свой взгляд на эти обстоятельства…

Все эти мероприятия Ф. Э. Дзержинского на железнодорожном транспорте, его постоянное энергичное наблюдение за всеми сторонами этого сложнейшего дела, умение подобрать заместителей, помощников, широкое привлечение к делу высшего командного и инженерно-технического состава по Наркомпути – все это, вместе взятое, вскоре дало блестящие результаты…

Требуя самой строгой дисциплины, Ф. Э. Дзержинский также всегда заботился о быте служащих, рабочих вверенного ему наркомата, что давало большой импульс всей работе на транспорте. Железнодорожный транспорт при управлении Дзержинского быстро стал восстанавливаться и достиг того, что предусматривалось по плану: все железные дороги тогда грузили в день до 20–27 тысяч вагонов; это тот предел, который тогда ставили правительство и партия Наркомпути, и только при руководстве Ф. Э. Дзержинского эта цифра погрузки была достигнута и утвержденный план был выполнен…

В чем главная тайна такого огромного успеха в работе на транспорте Ф. Э. Дзержинского?

Подбирая кадры, он вдумывался, всматривался в каждого работника и изучал все его положительные и отрицательные качества. Умудренный огромным жизненным опытом, всей своей предшествующей и многотрудной жизнью, Феликс Эдмундович хорошо знал людей. Кадры бывают всякие – с плюсом и минусом, и вот это-то обстоятельство далеко не всеми понимается и принимается в расчет. Здесь уравниловка до крайности вредна, и Ф. Э. Дзержинский это прекрасно понимал. Его нельзя было ничем убедить, кроме непосредственного прямого дела, проявленной энергии, догадливости, сообразительности, находчивости, выносливости, спокойствия в трудные минуты, убежденности, честности и преданности делу, Никакие «чины» не прельщали его. Он не придавал никакого значения титулам, званиям, даже партийности, если за званием члена партии не стояла особая умелость и преданность делу. Вот почему он в то время, когда дешевая демагогия была в большом ходу, нисколько не смущался привлекать на самые ответственные должности беспартийных специалистов, помогая им всячески в работе и достигая вместе с ними изумительных результатов…

Бонч-Бруевич Михаил Дмитриевич, 1870-1956, до первой мировой войны полковник, заведовал обучением в Николаевской военной академии, во время войны генерал-квартирмейстер и начальник штаба армий Северо-Западного и Северного фронтов при генерале Рузском (масоне), затем отчислен в распоряжение командующего армиями Северного фронта. При большевиках некоторое время начальник штаба верховного главнокомандующего. Брат известного большевика В.Д. Бонч-Бруевича.

Из дворян. Брат В.Д. Бонч-Бруевича В 1891 окончил московский Константиновский Межевой институт, в 1892 году - военно-училищный курс Московского пехотного юнкерского училища. В 1898 году - Академию Генштаба. С 1913 полковник. В 1914 командир пехотного полка. В августе - сентябре 1914 генерал-квартирмейстер штаба 3-й армии Юга-Западного фронта, затем - штаба Северо-Западного фронта; с января 1915 генерал-майор. С апреля 1915 начальник штаба 6-й армии, дислоцировавшейся в Петрограде и его окрестностях, затем до февраля 1916 начальник штаба Северного фронта. С марта 1916 начальник гарнизона Пскова, где находилась Ставка главкома Северного фронта.

После Февральской революции 1917 установил контакт с Псковским Советом РСД, кооптирован в исполком Совета, что послужило поводом для прозвища "советский генерал". В дни выступления генерала Л.Г. Корнилова сотрудничал с и.о. комиссара фронта трудовиком Савицким, стремясь предотвратить возможные конфликты между солдатами и офицерами. 29 августа главком Северного фронта генерал В.Н. Клембовский, занявший позицию осторожной поддержки Корнилова, был смещен Временным правительством и Бонч-Бруевич назначен врид главкома. В этом качестве задержал в Пскове генерала П.Н. Краснова, назначенного Корниловым командиром 3-го конного корпуса и направлявшегося к частям, двигавшимся к Петрограду. При вступлении в должность Бонч-Бруевич издал приказ, в котором напоминал войскам, что "...враг стоит перед нами вплотную и готовится в ближайшее время нанести нам решительный удар. Если армии Северного фронта, действуя совместно с флотом, не дадут решительного отпора противнику в этом его намерении, то наша Родина погибнет неминуемо" ("Приказы главнокомандующего армиями Сев. фронта", 1917, N 664, ЦГВИА, Б-ка, № 16477). 9 сентября заменен на посту главкома генералом ВА Черемисовым и назначен в распоряжение Главковерха. Прибыв в Ставку, установил связь с Могилёвским Советом РСД и 27 сентября кооптирован в его исполком. В начале октября отклонил назначение генерал-губернатором Юго-Западного края (с резиденцией в Киеве) и Степного края (в Омске), принял назначение начальником Могилёвского гарнизона.

После отказа Главковерха генерала Н.Н. Духонина 9 ноября выполнить распоряжение СНК начать переговоры с Германией. Советское правительство предложило Бонч-Бруевичу занять пост Главковерха, но он отказался, считая, что в сложившейся ситуации этот пост должен занимать политический деятель, и Главковерхом был назначен Н.В. Крыленко. При подходе к Могилёву воинских эшелонов нового Главковерха Бонч-Бруевич как начальник гарнизона предотвратил столкновение между ними и войсками, находившимися в городе. После занятия Ставки советскими войсками назначен 20 ноября начальником штаба Главковерха. Позже писал: "Скорее инстинктом, чем разумом, я тянулся к большевикам, видя в них единственную силу, способную спасти Россию от развала и полного уничтожения" (Бонч-Бруевич М.Д., Вся власть советам. Воспоминания, М., 1957, с. 226). Всячески стремился сохранить боеспособность армии. 27 ноября в разговоре по прямому проводу с врид главкома Юго-Западного фронта генералом Н.Н. Стоговым заявил: "Все начальники отделов Ставки со мною вместе выразили вполне определённое решение сохранить технический аппарат Ставки и принять все меры к тому, чтобы сохранить аппарат управления во фронтах и армиях. Такое наше решение вытекает из преданности общему делу спасения Отечества, и мы все решили, считаясь с текущим моментом, работать на своих местах до последней возможности", В том же разговоре дал указание Стогову сотрудничать с украинскими властями: "В отношении Рады необходимо держаться совместной работы. Думаю, что с этой стороны нет угрозы гражданской войны" (ЦГВИА, ф. 2067, оп. 1, Д. 2925, л. 500-502). 28 ноября в связи с усиливавшимся дезертирством призвал главкомов армиями фронтов "принять безотлагательные меры к пресечению бегства с фронта в самом его начале" (там же, ф. 2003, оп. 1, д, 533, л. 237). В связи с введением в армии выборного начала для командного состава опасался "...полного расстройства аппарата управления войсками и потому полной потери боеспособности армии" (там же, ф. 2003, оп 4 Д. 51, л. 54). 30 ноября в телеграмме главкомам фронтами и их комиссарам отметил, что "...необходимо достигнуть того, чтобы на ответственных и командных должностях находились люди, соответствующие этим должностям по своему характеру, способностям и знаниям" ("Военно-рев. к-ты действующей армии", М., 1977, С. 106-107).

С начала 1918 систематически докладывал СНК о нарастающей небоеспособности армии, укрепляя решимость правительства к ускорению подписания мира с Германией. 4 января писал: "Армии совершенно небоеспособны и не в состоянии сдержать противника не только на занимаемых позициях, но и при отнесении линии обороны в глубокий тыл" ("Окт. рев-ция и армия. 25 окт. 1917 - март 1918". Сб. док-тов, М., 1973, с. 352). 18 января: "...все армии Северного и Западного фронтов, также Особая армия Юго-Западного фронта вполне неспособны к обороне и не в состоянии даже отойти организованно и без потери огромной материальной части не только под натиском, но и без напора противника. Общее состояние армий характеризуется полной потерей боеспособности и разложением" (там же, с. 383).

В этих условиях организовал эвакуацию в тыл военного имущества, которое в определенной части удалось вывезти до начала германского наступления. После разрыва мирных переговоров в Брест-Литовске и перехода германских войск в наступление получил 19 февраля телеграмму В.И. Ленина с требованием "немедленно, с наличным составом Ставки прибыть в Петроград" (Бонч-Бруевич М.Д., Вся власть Советам, с. 244). Выехав 20 февраля из Могилёва, прибыл в столицу вечером 22 февраля и тут же включился в организацию отпора наступающему врагу. В тот же день подписал обращение к командованию Северного и Западного фронтов и Советам РСД прифронтовых городов, в котором говорилось: "Прошу Совдепы оказать содействие начальникам в деле сбора отступающих частей и отдельных солдат, образуя из них боеспособные части, которые должны положить конец наступлению противника. Для исполнения необходимых сапёрных работ предлагаю пользоваться трудом местных жителей" ("Октябрьская рев-ция и армия", с. 402). В обращении указывалось, что предлагается остановить германские войска на линии Нарва - Псков - Остров - Невель - Витебск - Орша - Могилёв - Жлобин - Мозырь -Бердичев - Вапнярка - Одесса. Как показали последующие события, эта линия (за ислючением территории Украины) и стала, с некоторыми отклонениями, фактической западной границей Советской России до ноября 1918.

После подписания Брестского мира вошёл 4 марта 1918 в качестве военрука в состав Высшего Военного Совета (ВВС), издавшего 5 марта приказ о ликвидации должности Главковерха и расформировании его штаба. Бонч-Бруевич занимался созданием на бывшей линии фронта частей "завесы", которая должна была воспрепятствовать дальнейшему продвижению в глубь страны германских и австро-венгерских войск. По инициативе Бонч-Бруевича основу комсостава частей "завесы" составили генералы и офицеры старой армии, для которых эта служба была более приемлема, чем в частях Красной Армии, действовавших на внутренних фронтах. В июне штаб ВВС во главе с Бонч-Бруевичем переехал из Москвы в Муром. 9-10 июля город был захвачен мятежниками, действовавшими по плану "Союза защиты Родины и Свободы"; одной из их целей был захват штаба и уничтожение Бонч-Бруевича, но накануне событий он выехал в Москву. В условиях развернувшейся Гражданской войны Бонч-Бруевич, чувствуя невозможность старых методов управления войсками, подал в отставку и 27 августа был освобожден от должности военрука ВВС. В конце 1918 - начале 1919 преподавал в Межевом институте, затем возглавлял работу по созданию Высшего геодезического правления. 23 июня - 22 июля 1919 начальник Полевого штаба РВС Республики, затем на научной и педагогической работе; ген-лейтенант (1944) .

Наш университет назван в честь выдающегося ученого, профессора Михаила Александровича Бонч-Бруевича. Выдающийся педагог, блестящий учёный, талантливый администратор, всю свою жизнь он посвятил служению науке. Сотрудники и студенты СПбГУТ гордятся тем, что вуз увековечил имя этого замечательного человека.

Михаил Александрович родился 21 февраля 1888 г. в г. Орле. Окончил Киевское коммерческое училище, Петербургское Николаевское военно-инженерное училище, Офицерскую электротехническую школу.

Свою первую научную работу по теории искрового разряда М. А. Бонч-Бруевич выполнил в 1907 - 1914. Она была опубликована в виде двух статей в журнале Русского физико-химического общества.

При поддержке начальника Тверской радиостанции М. А. Бонч-Бруевич в подсобном помещении радиостанции организовал мастерскую, где смог наладить выпуск отечественных электровакуумных ламп. Этими лампами комплектовался радиоприемник, производившийся в мастерской Тверской радиостанции по заказу Главного военно-технического управления русской армии.

В начале 20-х годов в Нижегородской лаборатории под руководством М. А. Бонч-Бруевича велись исследования методов радиотелефонирования. 15 января 1920 года был произведен первый успешный опыт радиотелефонной передачи из Нижнего Новгорода в Москву.

В целях обеспечения постановления Совнаркома о создании центральной телеграфной станции с радиусом действия в 2000 вёрст М. А. Бонч-Бруевич в 1922 году предложил оригинальное конструкторско-техническое решение мощной генераторной лампы.

Под его руководством проектировалась и в 1922 году была построена в Москве первая мощная радиовещательная станция (Шуховская башня), начавшая свою работу в августе 1922 года - Московская центральная радиотелефонная станция, имевшая мощность 12 кВт.

22 и 27 мая 1922 года М. А. Бонч-Бруевич организовал пробные передачи по радио музыкальных произведений из студии Нижегородской лаборатории, а 17 сентября 1922 года был организован первый в Европе радиовещательный концерт из Москвы.

В 1922 году им была изготовлена лабораторная модель радиотехнического устройства для передачи изображения на расстоянии, названная им радиотелескопом.

В середине 1920-х годов М. А. Бонч-Бруевич занялся исследованием использования коротких радиоволн для радиосвязи. Убедившись, что короткие радиоволны прекрасно подходят для организации и радиотелеграфной, и радиотелефонной связи, в Нижегородской радиолаборатории разработали и спроектировали аппаратуру для такого вида радиосвязи. В 1926 году на основе этой аппаратуры была запущена в эксплуатацию магистраль коротковолной связи между Москвой и Ташкентом.

С 1921 г. занимал должность профессора кафедры радиотехники Нижегородского университета, с 1922 г. – профессор Московского высшего технического университета им. Баумана. Учёным запатентовано и передано промышленности около 60 изобретений.

В 1931-1940 гг. М.А. Бонч-Бруевич вёл педагогическую работу в Ленинградском электротехническом институте связи (ЛЭИС) в должности профессора кафедры теоретической радиотехники, заведовал радиофакультетом, был заместителем директора института по учебной части. С 1931 г. являлся членом-корреспондентом Академии наук СССР, в 1934 г. получил звание доктора наук. Скончался 7 марта 1940 г. В том же году Постановлением Совета народных комиссаров СССР от 8 июня ЛЭИС было присвоено имя профессора М.А. Бонч-Бруевича.

Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич — военнослужащий, доктор технических, военных наук, геодезист. Принимал участие в 1 мировой войне. Владимир Бонч-Бруевич — большевик, его родной брат.

Детство и юность

Михаил родился в 1870 году. Его отец был землемер, дворянин. Учился в Московском межевом институте, в 1882 году окончил курс юнкерского училища. Выпустился в звании подпоручика, служил в Астраханском полку.

Служба в императорской армии

До 1898 году обучался военному делу в Николаевской академии. 10 последующих лет (до 1908 года) служил в штабах военных округов.

В 1913 году получил звание полковника, в 1914 — командира пехотного полка, в 1914 — генерала-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта.

В 1915 году стал начальником штаба Северо-Западного фронта (6-й армии). Занимал весьма важную должность в русской армии тех лет. Руководил контр разведкой, в его подчинении был будущий начальник Генштаба РККА маршал Б.М.Шапашников, в то время полковник ГШ. В феврале 1918 года возглавлял созданную РККА, его сменил Крыленко.

Отношения между Михаилом Дмитриевичем и сослуживцами не складывались. Он был необщительным и резким. Многие открыто выражали неприязнь к нему, он платил им той же монетой. Подозревал дворцовую знать в пособничестве Германии, интригах против императора. Царица неоднократно писала Николаю II резкие письма, осуждая Бонч-Бруевича за вражду с ее любимцами при дворе, советовала императору избавиться от Михаила Дмитриевича, запретить служить.

Сплетни и уговоры жены подействовали на Николая II, он уволил Бонч-Бруевича с должности, отослал в штаб Северного фронта. Должность — генерал для поручений, была номинальной.

В 1917 Михаил Дмитриевич — начальник гарнизона Пскова. Здесь находилась Ставка главнокомандующего Северного фронта.

Служба в красной армии

Революция 1917 года изменила путь Михаила Дмитриевича по карьерной лестнице. Он перешел на сторону Временного Правительства. Считал, что большевики могут спасти Россию от падения в бездну. Предотвращал конфликты между офицерами и простыми солдатами в подразделениях действующей армии.

Наладил контакт с Советом рабочих депутатов в Пскове, избран в исполком совета. Позднее назначен исполняющим обязанности главнокомандующего Северным фронтом. Арестовал генерала Краснова, который направлялся в Петроград на помощь к Корнилову.

27 сентября 1917 года назначен начальником Могилевского гарнизона, избран в исполком Могилевского совета РСД.

9 ноября 1917 года Бонч-Бруевич М.Д. отказался занять пост Главковерха. Считал, что это место должен занимать политик, чтобы грамотно вести переговоры с Германией.

Армия в 10917-1918 годы представлялась Михаилу Дмитриевичу крайне нестабильной и малоспособной на решительные действия. Призывал главкомы фронтов ставить на руководящие должности знающих и решительных людей, ускорить подписание мира с Германией, предотвращать дезертирство любыми способами.

19 февраля 1918 получает приказ Ленина срочно приехать в Петроград, в связи с наступлением врага и разрывом переговоров в Брест-Литовске. Михаил Дмитриевич собирает солдат и срочно выезжает в столицу. Участвует в организации отпора немецким войсками. Пишет письмо командирам всех фронтов с просьбой задействовать в обороне все имеющиеся силы, для саперных работ привлекать местных жителей. Предложил выстроить оборонительную линию Нарва- Витебск — Могилев — Бердичев — Вапнярка- Одесса. Его решительные действия оценили в ставке верховного главнокомандующего.

Служба после подписание Брестского мира

4 июня 1918 года Бонч-Бруевич служит в ВВС в должности военрука. В его обязанности входило наведение порядка в действующей армии, создание оборонительных линий на границах бывшего фронта. Они должны были препятствовать продвижению войск врага вглубь России.

Начало Гражданской войны стало поводом для рапорта об отставке Михаила Дмитриевича. Он добровольно был освобожден от должности военрука.

Научная деятельность

Уйдя в отставку, М.Д. Бонч-Бруевич преподает в Межевом институте. Занимается научной деятельностью, создает Высшее Геодезическое правление. Был его руководителем до начала 1923 года. Уволен за «вредительство». От суда его спас Ф.Э.Дзержинский.

Михаил Дмитриевич не мог сидеть без дела. В 1925 году организует бюро «Аэрофотосъемка».

Арест «заговорщика»

Сотрудники ОГПУ арестовали Михаила Дмитриевича в феврале 1931 года. Он обвинялся в организации заговора с бывшими офицерами против КП РСФСР. Находился под следствием до марта 1931 года.

Доказательств следствие не нашло, обвинение предъявлено не было. Возможно, помог родной брат или сын, который был уполномоченным ОГПУ.

В 1937 году получает звание комдива, в 1944 — генерал-лейтенанта.

Умер в 1956 году, похоронен в Москве. Его именем названы улицы в Нижнем Новгороде и Могилеве.

Для нас важна актуальность и достоверность информации. Если вы обнаружили ошибку или неточность, пожалуйста, сообщите нам. Выделите ошибку и нажмите сочетание клавиш Ctrl+Enter .