У вашего близкого возникли серьезные проблемы со здоровьем. Это может быть следствием заболевания, травмы, операции или других причин. Его проблемы со здоровьем требуют специализированной медицинской помощи, так называемой «интенсивной терапии» (в просторечии - “реанимации”). Отделение реанимации и интенсивной терапии на птичьем медицинском языке часто сокращенно именуется ОРИТ.
Важно! Само попадание в ОРИТ не значит, что ваш близкий умрет.
После успешной интенсивной терапии в ОРИТ пациента обычно переводят продолжать лечение в другое отделение стационара, например, в хирургию или кардиологию. Прогноз зависит от тяжести состояния пациента, его возраста, сопутствующих заболеваний, действий и квалификации врачей, оснащения клиники, а также многочисленных случайных факторов, иными словами - удачи.
2 Что вам делать?
Успокоиться, сконцентрироваться и в первую очередь позаботиться о собственном психическом и физическом состоянии. Например, не следует впадать в отчаяние, заглушать страх и панику алкоголем, обращаться к гадалкам и экстрасенсам. Если вы будете действовать рационально, вы сможете увеличить шанс на выживание и ускорить выздоровление своего близкого. Узнав, что ваш родственник в реанимации, оповестите максимальное количество близких, особенно имеющих отношение к медицине и здравоохранению, а также оцените, сколько у вас денег и сколько при необходимости вы сможете найти дополнительно.
3 Могут ли вас не пустить в реанимацию?
Да, могут. Федеральный закон №323 «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» довольно противоречив. Он гарантирует свободное посещение больных их родственниками и законными представителями, но при этом категорично требует соблюдать требования, установленные внутренними распорядками клиники. Причины для запрета на допуск родственника в реанимационное отделение у клиники могут быть вполне понятные: наличие инфекции, неадекватное поведение, занятость персонала при проведении реанимационных мероприятий.
Если вам кажется, что ваше право на общение с родственником в ОРИТ нарушается, конфликтовать по этому поводу с охранниками, медицинскими сестрами, санитарками или дежурными врачами, как правило, бесполезно и даже вредно. Для разрешения конфликтных ситуаций целесообразнее обратиться к руководителю отделения или администрации клиники. Хорошая новость -сотрудники большинства реанимационных отделений ведут себя приветливей, если продемонстрировать желание сотрудничать и адекватность.
4 Что полезно спросить у врачей?
Задавайте эти вопросы.
Есть ли необходимость в приобретении каких-то препаратов, которые отсутствуют (например, дорогостоящие антибиотики)?
Нужно ли купить дополнительные средства ухода? Например, «утку» из синтетического материала, а не металла, противопролежневый матрас, подгузники.
Стоит ли нанять индивидуальную сиделку? Если да, то необходимо ли договариваться с младшим персоналом отделения или нужно привести человека со стороны (например, из патронажной службы)? Помните, что при некоторых заболеваниях от ухода напрямую зависит жизнь пациента. Не жалейте денег на сиделку, если она необходима.
Как организовано питание и есть ли необходимость в покупке специального питания для тяжелобольных?
Нужны ли консультации специалистов со стороны? Предположим, в клинике отсутствует штатный нейрохирург, а его консультация при заболевании вашего близкого целесообразна. Формально, врачи сами обязаны позаботиться о подобном, на практике - это часто организуют родственники.
Напоследок спросите, что еще вы можете принести близкому человеку. Какие-то привычные вещи: игрушки ребенку, личные лекарства, предметы гигиены и обихода. Иногда - телефон, планшет и, даже, телевизор.
5 Как вести себя в реанимации?
Оденьтесь так, как вам скажут. Как правило, это одежда из синтетических тканей (никакой шерсти), удобная сменная обувь, одноразовый халат, шапочка, маска (можно купить в аптеке). Если у вас длинные волосы, соберите их в пучок. Имейте с собой антисептическую жидкость и обрабатывайте руки. Иногда даже имеет смысл завести собственный сменный хирургический костюм (можно купить в магазине медицинской одежды).
Умерьте свои эмоции. Вы попадете в крайне непривычную обстановку, вокруг будут тяжелобольные люди, будет много запахов и звуков. Не мешайте персоналу. Для вас это стресс, для сотрудников - повседневность. Ваш близкий может не говорить, либо говорить не так и не то, из него могут торчать многочисленные трубки, на нем могут быть повязки, наклейки. Он может быть странного цвета, отечный, пахнуть необычно.
Не пугайтесь, это не навсегда. Он просто болеет.
6 Как вы можете ему помочь?
Никто не знает, как это работает, но опытные врачи-практики еще при первом разговоре с больным могут определить вероятность выживания больного при осложнениях. От психологического состояния пациента зависит очень многое. А это состояние почти полностью зависит от близких, то есть от вас.
По возможности, говорите с больным, как со здоровым. Ни в коем случае не рыдайте, не истерите, не смотрите на него с отчаянием и болью, даже если вы их испытываете, не заламывайте руки, не кричите: «Ах что же, что с тобой?!». Не обсуждайте по своей инициативе обстоятельства травмы, если дело в травме. Не обсуждайте негативное. Говорите о максимально практических вещах, как связанных с заболеванием, так и чисто бытовых, семейных.
Помните: пока ваш близкий болен, но жив, он может и должен участвовать в жизни своей семьи.
7 А что говорить, если он боится смерти?
Я не знаю, решать вам. Но, во всяком случае, выслушать. Если близкий просит о встрече со священником, организуйте ее. Как правило, тех пускают в реанимацию даже к терминальным пациентам. Если близкий имеет хроническое нарушение сознания (например, находится в коме), уделяйте много времени вербальному и невербальному (прикосновение, массаж, привычные для него вещи в зоне доступности) общению с ним. Последние научные работы показывают, что это положительно влияет на процесс реабилитации. Многие пациенты, кажущиеся неспециалисту «коматозными», на самом деле видят и слышат все происходящее вокруг.
Если вам приходится выхаживать своего близкого долгими неделями, месяцами или годами, реанимация становится значимой частью жизни. Вам потребуется выдержка и хладнокровие. Помогайте персоналу, как только почувствуете, что овладели основными навыками. Мне известны случаи, когда родственники реанимационных больных впоследствии меняли свой жизненный путь и становились медсестрами, врачами.
Фото с сайта pmd74.ru
Скажу, как врач
Рассказ Татьяны Листовой, опубликованный в «Новых Известиях» под броской шапкой , действительно впечатляет. В нем реализуются все страхи, которые преследуют каждого, кто задумывается о возможности пребывания в реанимации: тут и просто злобные медсестры и врачи, ненавидящие свою работу; и медсестры-убийцы, вкалывающие не то лекарство; и лежащие голыми пациенты; и кричащие больные с разными болезнями… Ну, вот, разве, что на органы никого не потрошили, а так – Ужас! Ужас! Ужас!, как говорится в известном анекдоте.
Конечно, можно вспомнить, что именно в Боткинской больнице пациенты с инсультами лежат отдельно от других. Т.е., например, шизофреник в это отделение попасть в принципе может – у них тоже инсульты бывают, и больная с сосудистой деменцией на фоне дисциркуляторной энцефалопатии (та самая «кричащая старушка»), но вот парень после ДТП – вряд ли. И то, что парень в сознании, но молчит – возможно, что у него не чисто моторная, а сенсомоторная афазия, и слова врача о своей малоперспективности он все равно не понимает.
Да и транзиторная ишемическая атака, которая была у Татьяны – это не безобидное состояние, а то, что раньше называли «микроинсультом». Т.е. такое нарушение мозгового кровообращения, которое быстро восстановилось на фоне лечения (у этих самых врачей-убийц, кстати), но очень часто меняет психику – например, пациент замечает только плохое и бывает постоянно раздраженным…
Однако обсуждение текста показало, что люди реально видели подобное во многих реанимациях.
Пусть не везде в таком количестве, но многое – да, встречается, и вовсе «не кое-где у нас порой», а очень часто. Поэтому, неплохо бы разобраться – что же на самом деле творится за закрытыми дверями отделений реанимации.
Почему «все голые»
Итак, первое, что есть на самом деле, – в реанимации лежат люди голые и, в большинстве случаев, без разделения на мужчин и женщин. И это не только в России – так везде. Почему голые – думал сначала, и объяснять не надо. Оказалось, не всем понятно, объясняю: ряд пациентов имеет различные швы, стомы, раны, катетеры и дренажи и т.д., и одежда будет мешать проводить манипуляции с ними, а в каких-то случаях — и быть рассадником инфекции (на ней будут скапливаться выделения). Кроме того, если понадобится проводить срочные реанимационные мероприятия – одежда будет мешать, а снимать ее некогда. Поэтому – простыни, которые, конечно, не должны быть на полу.
А вот нахождение в палатах лиц обоего пола вместе связано уже с другим. Реанимация – отделение не плановое, а экстренное; поступления туда достаточно спонтанны, а количество коек ограничено.
И если мы в стандартном 12-коечном отделении разделим палаты пополам, то вполне может быть, что поступит 11 мужчин и 1 женщина. И как быть?
А в обычных (не ведомственных и не коммерческих учреждениях – да в той же Боткинской, к примеру) может быть и так: 12 мужчин и 8 женщин – отделения у нас почти официально работают с 80% перегрузом. А бывает, что и со 120%…
Конечно, в отделениях типа кардиореанимации, где основная масса больных нуждаются не столько в реанимационном лечении, сколько в наблюдении, если отделение сравнительно новое и имеет много палат, то мужчин и женщин стараются разместить раздельно. Но – увы! Такая возможность есть не везде и не всегда.
Раньше широко применялись ширмы, однако из-за того, что количество аппаратуры на одного больного возросло, а количество больных, поступающих в реанимацию, возросло также (например, в годы моей молодости пациентов с инсультом обычно в реанимацию не помещали, а теперь помещают на 6 часов практически всех), то ширмы поставить просто некуда – они будут мешать персоналу и перемещаться, и наблюдать за больными.
Почему медики «рявкают»
Второе – человеческий фактор. Да, персонал в отделениях реанимации не пушистые зайки. Это люди, которые работают в самой тяжелой области медицины – и с самыми тяжелыми (не только по характеру заболевания, но и физически) больными, и постоянно видят смерть (а это бесследно не проходит – человек нуждается в психологической защите), причем работают за небольшую зарплату.
Конечно, больница на больницу не приходится, но медсестра – ассистент стоматолога в коммерческом кабинете (в обязанности которой входит подай-принеси-вымой) получает больше медсестры реанимации.
При этом я не верю Татьяне Листовой, что персонал рассказывал ей (инсультной больной), как они свою работу ненавидят. Я больше 30 лет работаю реаниматологом, но таких встречал единицы. Вот устают очень – это да.
Вопрос о мобильных телефонах и прочих гаджетах встает всегда, но в большинстве отделений их держать не разрешают.
И не только потому, что можно сделать видео, хотя и это тоже – не каждый будет рад, когда сосед выложит в ютуб, как ему ставили клизму.
А еще и потому, что в процессе перемещения пациента все может потеряться (и ценности тоже, поэтому лучше не пытаться их в реанимацию пронести). А кроме того, и у самого пациента может быть временное расстройство психики, и он, к примеру, съест свой телефон. Так что, в первую очередь, это забота о пациентах.
Безусловно, среди медиков есть и хамы, и недобросовестные работники, и просто дураки – но они есть в любой специальности.
Однако, конечно, основная проблема реанимационных отделений – это штат и зарплата.
На Западе (в разных странах по разному, но тенденция именно такая) на каждого больного в отделении реанимации приходится одна-две собственно палатные сестры, плюс старшая сестра смены, плюс различные узкие специалисты со средним образованием (респираторный техник, массажист постурального дренажа и т.д.) плюс специалист по уходу (по нашему санитарка), плюс санитары-носильщики, плюс уборщик помещений..
А у нас даже по действующему приказу — 1 сестра на 3 больных (Приказ Министерства здравоохранения РФ от 15 ноября 2012 г. № 919н “Об утверждении Порядка оказания медицинской помощи взрослому населению по профилю «анестезиология и реаниматология”, уменьшающий нагрузку на сестру до двух пациентов так и не вступил в силу), а в реальности – нагрузка намного больше. Зарплата же, которая и так невысока, от нагрузки практически не зависит. Вот и срываются медсестры и врачи. Это плохо. Но, к сожалению, это спровоцировано нашей системой здравоохранения.
Как же быть пациенту и его родственникам?
Сейчас существует распоряжение Минздрава о допуске родственников в реанимацию. В Москве, под руководством Главного анестезиолога-реаниматолога города Д.Н. Проценко, отделения реанимации становятся все более «пациентоориентированными», хотя, конечно, в разных больницах этот процесс идет по-разному.
И, безусловно, родственникам следует постараться наладить контакт и с медсестрами, и с врачами, и с заведующим отделением.
Главное, чтобы персонал понял, что пациент нужен своим близким — хоть ему 100 лет исполнилось.
Необходимо, конечно, ставить вопросы перед органами власти об увеличении ассигнований на здравоохранение, уменьшении нагрузки на персонал и повышении зарплаты медикам – тогда и спрос будет выше.
Добавлю, как священник
Иеромонах Феодорит Сеньчуков, врач-реаниматолог. Фото с сайта pmd74.ru
Ну, а главное, о чем не следует забывать – это о помощи Божией. И сами пациенты, и их родственники должны с молитвой обращать к Господу, не забывать о спасительных Таинствах – тогда и неизбежные тяготы пребывания в реанимации будут переноситься гораздо легче.
Ребята, мы вкладываем душу в сайт. Cпасибо за то,
что открываете эту
красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook
и ВКонтакте
Около 10 % людей, переживших клиническую смерть, рассказывают необычайные истории. Ученые объясняют это тем, что после смерти некая часть мозга, отвечающая за воображение, работает еще около 30 секунд, порождая за это время целые миры в нашей голове. Пациенты же утверждают, что это не что иное, как доказательство жизни после смерти.
В любом случае любопытно просто сравнить видения различных людей, чем мы в АdMe.ru и решили заняться. Выводы делайте сами.
- Была пьяная драка. И вдруг почувствовал очень сильную боль. А потом я упал в канализационный люк. Я начал выкарабкиваться, цепляясь за склизкие стены - вонючие до невозможности! С трудом выполз наружу, а там машины стоят: скорая, милиция. Люди собрались. Осматриваю себя - нормальный, чистый. Через такую грязь полз, но почему-то чистый. Подошел посмотреть: что там, что случилось?
Людей спрашиваю, они на меня ноль внимания, гады! Вижу, какой-то мужик лежит на носилках, весь в крови. Его втащили в скорую, и уже машина стала отъезжать, как вдруг чувствую: с этим телом меня что-то связывает.
Крикнул: «Эй! Куда вы без меня? Куда моего брата увозите?!»
И тут вспомнил: никакого брата у меня нет. Сначала растерялся, а потом понял: это же я!
Норбеков М. С
- Врачи предупредили, что я могу рассчитывать лишь на 5 % успешности операции. Рискнули делать. В какой-то момент операции мое сердце остановилось. Я помню, как увидел мою недавно умершую бабушку, которая гладила меня по вискам. Все было черно-белым. Я не двигался, поэтому она стала нервничать, трясти меня, потом перешла на крик: она кричала и кричала моя имя, пока я наконец не нашел силы открыть рот, чтобы ответить ей. Я глотнул порцию воздуха, и удушье прошло. Бабушка улыбнулась. А я резко ощутил холодный операционный стол.
Quora
- Было много других людей, идущих к вершине горы, манящей всех ярким светом. Они выглядели совершенно обыкновенно. Но я понимал, что все они были мертвы, как и я. Меня раздирало от ярости: сколько людей спасают в скорой помощи, почему со мной-то так поступили?!
Вдруг из толпы выскочила моя покойная кузина и сказала мне: «Дин, возвращайся назад».
Меня не называли Дином с детства, и она была одной из немногих людей, которые вообще знали эту вариацию имени. Тогда я обернулся, чтобы понять, что она имела в виду под словом «назад», и меня буквально ударило в кровать в больнице, где вокруг меня в панике бегали врачи.
Dailymail
Я помню только 2 двери, похожие на те, что были в Средневековье. Одна - деревянная, другая - железная. Я просто молча смотрел на них долгое время.
Reddit
Я увидела, что я лежу на операционном столе и смотрю на себя со стороны.
Кругом суета: врачи, медсестры заводят мне сердце. Я вижу их, я слышу их, а они меня нет. И тут одна медсестра берет ампулу и, надламывая кончик, ранит себе палец - под ее перчаткой скапливается кровь. Потом наступает полная тьма. Вижу следующую картину: моя кухня, за столом сидят мать с отцом, мама плачет, отец опрокидывает рюмку за рюмкой коньяка - меня не видят. Снова темнота.
Я открываю глаза, все вокруг в мониторах, трубки, я не чувствую тела, не могу пошевелиться. И тут вижу медсестру, ту самую, которая ампулой поранила палец. Я перевожу взгляд на руку и вижу забинтованный палец. Она говорит мне, что меня сбила машина, что я в больнице, скоро придут родители. Я спрашиваю: а ваш палец уже прошел? Вы же поранили его, когда ампулу вскрывали. Она, открыв рот, на мгновенье потеряла дар речи. Оказалось, что прошло уже 5 дней.
- Моя машина была разбита, а через минуту в нее врезалась огромная фура. Я поняла, что сегодня умру.
Затем произошло что-то очень странное, чему до сих пор у меня нет логических объяснений. Я лежала в крови, сдавленная кусками железа внутри своей машины, в ожидании смерти. И тут резко меня окутало странное чувство спокойствия. Причем не только ощущение - мне показалось, что через окно машины ко мне распростерлись руки, чтобы обнять меня, забрать или вытащить оттуда. Я не могла видеть лицо этого мужчины, женщины или некоего существа. Просто стало очень легко и тепло.
Имена в этих историях реальные. Вы тоже можете помолиться об этих людях.
"У Виталия Васильевича была затромбирована артерия нижней конечности. Он был довольно старым - 69 лет - и страдал еще сахарным диабетом. Уже прошла операция, тромб извлекли, но процесс пошел дальше: возник второй тромб, конечность стала холодеть. Нужна была еще одна операция.
С Виталием Васильевичем постоянно были две дочки. В нашей жизни можно встретить любовь к родителям, но здесь мы увидели просто необыкновенную любовь. Я человек любопытный, мне всегда хочется увидеть, что за этим стоит, потому что на пустом месте любви не бывает. Когда Виталия Васильевича сняли с искусственной вентиляции легких, когда он стал нормально дышать и разговаривать, я уже могла с ним пообщаться.
Я поняла, что дети просто не могут его не любить, потому что он замечательный. Во-первых, он очень остроумный, во-вторых, терпеливый, в третьих, он очень мудрый и обо всех вещах судит, так сказать, по-настоящему и обо всем говорит с любовью. К нему подходишь, он обращается: "дорогая". Удивительно терпеливый. Лежал все время с отрешенным видом на кровати, чтобы своим присутствием никому не мешать. Именно из любви к другому человеку. Это было видно, потому что мне все время приходилось его тормошить и спрашивать, не больно ли ему. Он всегда при этом отвечал: "Конечно, больно, нога дергает, но я терплю".
Когда я спросила, верующий ли он или нет, он сказал: "Я перекованный из коммунистов". То есть он сначала был коммунист, и, я думаю, очень искренний, а потом, в течение жизни, понял, какие ценности существуют на белом свете. Интересно, что он выражался, можно сказать, церковным языком: "Я, - говорит, - верующий, но не церковный". А на мое предложение позвать священника, чтобы он мог исповедаться и причаститься, он ответил: "Конечно, когда-то же нужно встретиться с Богом!" Это была фраза понимающего человека. Я даже больше ничего не стала ему говорить. Весь остаток ночи мы стали жить в ожидании будущего причастия.
Когда начинается врачебный обход, я рассказываю про каждого больного, а заведующая отделением их обходит, смотрит. Она подходит к моему дедушке, Виталию Васильевичу, и вдруг - "Девчонки, - говорит, - да он у вас не дышит!" Из-за обезболивающего наркотика он так глубоко заснул, что перестал дышать. Мы быстро к нему - аппарат искусственного дыхания. Потом все сбежались, начали его трясти, кто как может, чтобы он просыпался. И он, слава Богу, очнулся. Когда я его сдавала другой сестре часов в 9 утра, говорю: "Только додержи его до причастия! Хоть что-нибудь с ним делайте, трясите". Дочки в коридоре плачут. Они верующие тоже - и та, и другая. И его действительно додержали! О. Иоанн его поисповедовал, причастил, и этой же ночью Виталий Васильевич умер, на Троицу его отпевали. От него осталось удивительно светлое чувство.
Запомнилась мне еще история с Александром Б. Он попал в автомобильную катастрофу, и на нем не было живого места. Он должен был умереть, а было ему всего двадцать с чем-то лет. Я у него тоже спрашивала, верит ли он в Бога. Он говорил: "Я не отрицаю существования Бога, но не могу понять, почему Он такой жестокий". Я пыталась объяснить, что Он не жестокий, что это для чего- то так делается, но он все равно не мог простить того, что Бог допускает страдания людей. Этот вопрос его мучил все время.
Потом у Александра началась интоксикация. Когда это происходит, больные становятся повышенно активными. Он вылез из кровати, пошел по коридору, силы его оставили, он упал, и тут же началось кровотечение. Это было зимой, у нас в храме в это время был о. Андрей из храма свят. Николая в Кузнецах. Вдруг в храм звонят из реанимации и говорят об Александре: можно ли причастить такого-то? О. Андрей согласился, и я повела его туда. О. Андрей, конечно, не мог раскрыть тайну исповеди, но говорил, что покаяние было настоящее, что Александр очень глубоко все чувствует и понимает. Он понял, для чего ему все эти страдания, и, по-видимому, ответил на тот вопрос, который его мучил. О. Андрей пришел после исповеди какой-то необыкновенно одухотворенный. Исповедуемся мы все, но по-разному, а такая исповедь его просто поразила. После этого о. Андрей попросил обязательно ему сообщить, если с Александром что-нибудь случится, потому что он видел, что этот человек на грани жизни и смерти. И действительно, ровно через сутки Александр умер. На кровати лежал совершенно спокойный, чистый, светлый человек. Видно, Господь его простил, в результате страданий душа его очистилась и отошла ко Господу. О. Андрею тогда позвонили специально. Наши батюшки, в общем, привыкли, что причащают умирающих, а для него это было событие.
Еще один случай, про который я хочу рассказать, очень печальный, потому что остались сиротами двое детей. Виноваты хирурги. Татьяне Д. (ей было всего 35 лет) сделали лапароскопию в Зеленограде, удалили желчный пузырь. После этого у нее стали синеть конечности, и подумали, что это тромбоэмболия легочной артерии, направили ее к нам, в сосудистый центр. Здесь у нее болел живот, поднялась температура. Обезболивали анальгином, наркотиками. В истории болезни о показаниях ничего не было написано. Но когда доктор пошел в палату посмотреть на больную, то, когда увидел ее, тут же велел класть на каталку - и к нам, в реанимацию, потому что она задыхалась, появилась страшная одышка, отеки, больная стала вся бледно-желтая, кончики пальцев посинели. Переложить ее с кровати на носилки было просто невозможно - она кричала от боли. Переложили. Перевезли. Немножко она у нас раздышалась. Включили кислород, хирурги собрались.
Я спросила ее, не хочет ли она исповедаться, причаститься. Говорит: "У меня крестик в палате". - "Крестик - понятно, а причаститься, исповедаться вы хотите?" - "Я никогда этого не делала". Я говорю: "Сейчас к вам придет священник. Вы с ним побеседуйте, может, полегче будет, и операция хорошо пройдет". Отвечает: "Ну, хорошо". Я тут же звоню, быстро приходит о. Иоанн, начинает ее исповедовать, и очень долго, подробно (обычно это бывает быстро). Я отошла, пришла, а батюшка все разговаривает с ней и как-то так хорошо очень. Она причастилась, и через час-полтора ее забирают в операционную. Оказалось, что, когда ей делали лапароскопию, порвали кишку. У Татьяны начался перитонит, и все эти восемь дней она жила с перитонитом! Все эти дни она терпела. Другой бы на ее месте скандал поднял: не видите, мне плохо, я же умираю! Молодые почти все сейчас свою болезнь воспринимают как что-то такое, что должно всех абсолютно людей поставить с ног на голову. А здесь такой такт: это же моя боль, моя болезнь, это я должна пережить, другой может помочь, но никак не может взять на себя эту тяжесть.
Конечно, в операционной ей все сделали, что положено, и привезли в палату, но состояние было тяжелейшее. Утешала только мысль, что она, слава Богу, все- таки успела исповедаться и причаститься. Она дожила до следующего дня, ее опять забрали в операционную, и там у нее сердце остановилось. Слишком сильная была интоксикация за восемь дней. Реанимировать ее не смогли, привезли к нам. Сердце побилось еще немного, и она умерла с Богом. Потом ночью звонил ее муж, никак не мог поверить, что она умерла..."
В храме царевича Димитрия, в алтаре, есть тетрадь, куда записаны для поминовения имена умерших в реанимации и других отделениях Первой градской. Мы приводим отрывок из этого помянника, в котором за каждой смертью тоже стоит своя история.
Александра - 20 лет. Крещена за миг до смерти.
Светлана - убиенная, 26 лет.
Наталия - актриса, около 35 лет. Крестилась, умерла в реанимации во время крещения ее мужа в больничном храме.
Евгений - 35 лет. Умер под разрешительной молитвой.
Георгий - умер от рака (21 год). Часто причащался, последний раз - в день смерти.
Анатолий - умер на второй день Пасхи.
Дария - крестилась за неделю до смерти, умерла в Лазареву субботу.
Алексий - причастился за несколько часов до смерти (после причастия пришел в сознание).
Георгий - 37 лет. Крестился, несколько раз причащался, очень хотел стать нашим прихожанином и духовным чадом о. Александра Д.
Елена - пережила клиническую смерть, пришла в сознание, исповедывалась, причастилась, через несколько дней умерла.
Михаил - умер в пятницу Светлой седмицы, накануне причастился.
Елена - 37 лет. Причастилась за два часа до смерти, умерла в день ангела.
Сергей - убиенный (25 лет).
Георгий - 72 года, профессор филологии. Соборовался, несколько раз причащался.
Марина - умерла от менингита (15 лет). Все время была без сознания. Незадолго до ее смерти впервые в жизни (в день своего ангела) причастилась ее мама Нина
Пантелеимон - 89 лет. Умер в Светлый понедельник.
Николай - 36 лет. Не соглашался на операцию, пока не придет священник. Перед операцией причастил о. Василий, второй раз причащали после операции (без сознания).
Олег - был алкоголик, у нас впервые причащался. Причастился 3 раза, соборовал о. Иоанн. Умер на 3-й день после соборования.
Галина - причастилась у нас впервые, умерла внезапно на 4-й день.
Александр - отказался исповедываться, через несколько часов умер.
Екатерина - не успела причаститься, скоропостижная смерть.
Светлана - днем причастилась, ночью умерла.
Просим ваших молитв об упокоении рабы Божией Ксении Кривовой
(4.11.1977 - 31.08.2001)
Она была певчей в соборе во имя Владимирской иконы Божией Матери Санкт-
Петербурга и преподавателем гимназии. Как написал нам ее отец, "Ксения с
рождения страдала болезнью почек, стойко, кротко и безропотно перенося
скорби, так что окружающие и не догадывались о ее страданиях. 28 августа
заболевание резко обострилось. 30 августа Ксения сама, находясь в реанимации,
попросила вызвать священника. Исповедалась, причастилась Святых
Христовых Тайн. 31 августа 2001 года в возрасте 23,5 лет безболезненно, мирно
и непостыдно отошла ко Господу. (Удивительно для врачей: безболезненно при
двустороннем гидронефрозе!)"
А еще Ксения писала стихи. Вот отрывок из ее последнего стихотворения.
Сегодня я отойду от своих принципов и перепощу статью sovenok101 . В ней четко и практически на пальцах объяснено, почему не стоит разговаривать с реаниматологами, почему не стоит рваться в реанимацию посетить родственников и почему вы не услышите от врачей правды.
Бывает, знакомые спрашивают: как разговаривать с реаниматологом, чтобы он сказал всю правду, пустил в блок, осознал, что именно этого пациента надо спасать изо всех сил, не утаил информацию об отсутствии лекарств и сказал, что нужно купить. Так вот. Достигнуть этих целей невозможно. Почему -давайте разбираться.
Начнем с первого пункта -когда реаниматолог говорит правду.
С точки зрения реаниматолога, все пациенты делятся на три категории. Первая - с болезнями не тяжелее насморка, по реанимационным меркам, естественно. Ну, например, пневмония, затрагивающая 1-2 доли из 5 имеющихся. Или аллергоз, который дышит свободно, не требует поддержки давления и у которого кожа не слезает, ну, по крайней мере не вся. Туда же - кровотечение, остановленное хирургом, эндоскопистом или остановившееся самостоятельно после пары доз плазмы, когда больной вполне себе компенсируется на солевых растворах и не требует эритроцитов и прочих трансфузиологических премудростей.
Вторая категория - это реально реанимационные больные, у которых шансов выжить ну, например 1:2 или того меньше. К примеру, пневмония 3-5 долей, ОРДС, кровопотеря с ДВС. Сепсис с полиорганкой. Панкреонекроз с инфекционно-токсическим шоком. С такими больными возятся, над ними шаманят, их тащат и вытаскивают, с ними рядом простаивают сутки напролет, предоставив всю первую категорию сестрам и прочим хирургам.
Ну и третья категория - пациенты, у которых шансов выжить нет от слова совсем. Часто это терминальная онкология. Мезентериальный тромбоз с некрозом всего кишечника. Да мало ли что ещё. Этим больным облегчают состояние, а после смерти говорят: вылечился, что означает "отмучился". Никакой иронии, сами себе реаниматологии желают себе смерти быстрой и лёгкой, желательно во сне, можно медикаментозном.
Ну так вот. Рассмотрим ситуацию самую простую, когда вы сами пациент. И почему-то можете говорить. При любом раскладе вам скажут, что все в порядке. Вот сейчас полечимся и все станет хорошо. Все разглагольствования про право пациента на информацию работают где-то там, во внешнем мире. Реаниматологи слишком хорошо знает, как влияет настрой пациента на исход болезни. Самая унылая ситуация, когда ты тут бьешься, как рыба об лед, а он просто не хочет жить. Убить такого хочется! Так что все в порядке, а впереди сплошной зашибись. И только уже реально спасенному больному, в дверях, могут тактично так объяснить, что вообще-то он уже почти побывал в лучшем мире. И искренне пожелают больше сюда не возвращаться.
Ситуация сложнее, когда вы -взволнованный родственник.
Ну вот относится ваш брат, к примеру, к первой категории. Вы можете предположить, что все не так плохо, если реаниматолог выйдет к вам, лихорадочно листая историю болезни. Это значит, что он больного не помнит. То есть он его принял, дал назначения, а дальше за больным следят сестры. Ну крованула язва. Ну скоагулировали. Все хорошо, до утра понаблюдаем, завтра -в отделение. Думаете, вот прям это реаниматолог вам и расскажет? Ага! А если за ночь ещё крованет? А зонд сместится и вовремя никто ничего не заметит. А в лаборатории прибор глюкнет и снижение гемоглобина не покажет. А когда все выяснится, то накровит уже два литра, его возьмут на стол, а плазмы и эрмассы нужных не окажется, и пока их привезут, уже будет ДВС, и ничего не срастается, швы разойдутся, и будем мы потом долго и мучительно лечить перитонит...А кто будет виноват? Тот самый реаниматолог, который заверил родственников, что все будет хорошо. Так что пока больной в реанимации -он умирает. И точка. А про все хорошо будем говорить по дороге в отделение. И ещё искренне пожелаем этому больному назад не возвращаться. А то всякое бывает.
Или вот ещё хлеще, больной из второй категории. К родне такого больного реаниматолог выйдет, скорее всего, без истории болезни в руках, потому, что все ее содержание он и так помнит наизусть. И скажет, что все плохо и шансов почти нет. Лечим, боремся, но мы не всесильны. Хороший признак, если он скажет "без ухудшения", "небольшая положительная динамика", "тенденция к стабилизации". Большего вы от него не добьетесь, хоть нож к горлу приставьте.
И только про больного третьей категории вам скажут чистую правду: "Больной инкурабельный, проводится симптоматическая терапия". Что значит: больной умирает, а мы облегчаем его страдания.
Возможно, вас пустят к больному третьей категории, попрощаться. Это зависит от ситуации в блоке и загруженности врача и обычно противоречит внутренним приказам стационара. Но врачи -тоже люди и к смерти относятся уважительно. К больному второй категории вас могут провести, только если, с точки зрения реаниматолога, это может подтолкнуть "зависшего между небом и землей" в нужном направлении. К больному первой категории вас не пропустят никогда. Наобщаетесь завтра-послезавтра в отделении.
Простимулировать реаниматолога "получше спасать" вашего больного невозможно. То есть, деньги он может и взять, но лечить будет так, как принято лечить таких пациентов в этом стационаре. То же и относительно лекарств. Не так давно, в период очередного лекарственного голода, один хирург попросил родственника свежепрооперированного больного купить в аптеке копеечный анальгин. Родственник доложил об этом в администрацию и хирург тут же был уволен. Все остальные сделали выводы. Лечим тем что есть, если нет ничего, лечим лаской. Но родственники об этом никогда не узнают. Им стандартно предложат принести средства гигиены, воду в удобной бутылке, возможно, домашнюю вкусняшку типа бульона в термосе, если больному здоровье позволит это съесть. Исключения -для очень своих. Да, напишите записку, ее обязательно передадут, если что, даже прочитают больному вслух. И больному в коме тоже. Если больной достаточно здоров, ему дадут возможность написать ответ. Но этот ответ обязательно прочитает врач или медсестра. Записку типа "меня тут на органы разбирают" не передадут. Мобильный телефон не передадут ни при каких обстоятельствах. И вовсе не потому, что он мешает работе приборов. Не мешает. Просто чем беспомощней больной, тем спокойнее персоналу. Мало ли, куда он может позвонить и кого вызвать...
Итак, при любом раскладе вам скажут, что все плохо, прогнозов здесь не делают, спасают изо всех сил, все лекарства есть. Ваш телефон запишут, но воспользуются им только в случае печального исхода. Свой не дадут и, даже если вы его каким-то образом раздобудете, по телефону скажут только, что пациент жив и находится в отделении.
Так что никогда не разговаривайте с реаниматологом. А лучше всего -никогда с ним не встречайтесь. Ни как пациент, ни как его родственник!
Загрузка...